Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
Она полюбила хорошее шампанское. Вкус победы, покусывающий за нёбо. По завершении работы она всегда выпивала два бокала, первый залпом, что неизменно вызывало хохот и шуточки и моментально снимало напряжение, переводя отношения в более непринужденное русло. Это была чистейшая игра на публику: если уж строгая точеная умница Марина решила расслабиться, то и все могут, наконец, выдохнуть. Второй бокал она поглощала медленно, крохотными глоточками, уютно устроившись внутри своей рабочей оболочки. Процесс казался ей очень интимным, и она успевала полностью отдохнуть и насытиться, отпивая с краешка бокала бурливое жидкое золото.
И тем страннее оказывалась дорога домой. Из такси она выходила еще деловой, неся на себе невидимую пыль удачливости. На четвертом этаже из провонявшего лифта с обугленными кнопками выходила другая Марина – которая знала, что дома ее ждет мама.
Мама Оля сильно сдала за эти годы. Она уже почти не вставала, а когда все-таки приходилось подняться, ее изломанное кривляющееся тело словно жило своей собственной, чудовищной жизнью, содрогаясь и раскачиваясь невпопад. Времена шаркающей неуверенной походки отошли в прошлое, теперь одна нога едва подволакивалась. Пять дней в неделю приходила сиделка Тамара, обликом напоминавшая бобра: коротконогая, деловитая, с крупными, выдающимися вперед зубами, низкой попой и сильными короткопалыми руками. Сходство было так велико, что Марина не удивилась бы, даже увидев хвост, что болтается сзади поленцем. Тамара готовила еду, следила, чтобы мама приняла все препараты, помогала помыться, если это было нужно. И дожидалась Марину с работы. В выходные Марина справлялась сама.
Дни теперь делились на хорошие и плохие. В хорошие мама Оля старалась улыбаться, хотя лицо уже плохо слушалось и выходили только жалкие гримасы, отрывисто отвечала на немногочисленные вопросы, через раз понимая их смысл, послушно, как тряпичная кукла, позволяла перестелить постель, переодеть, дать лекарства. Марина расчесывала и заплетала ей волосы, иногда даже красила хной – по старому, давно заведенному обыкновению.
– Пельси… – шелестела она, подойдя к зеркалу и дрожащими пальцами перебирая оранжевые пряди. Марина понимала: это мама вспоминает, какой апельсиновой она была когда-то. И не только цветом волос.
В плохие мама Оля плакала, швыряла вещи, выбивала из рук дочери таблетницу, непроизвольно давилась едой, тремор и конвульсии тут же усиливались, словно подкарауливая, когда у их жертвы испортится настроение и ослабеет воля, чтобы накинуться посерьезнее. Она вся напоминала беспорядочно дергающуюся марионетку. Ее лицо скалилось и гримасничало, глаза косили влево или вовсе вращались в орбитах. Говорила она бессвязно, непонятно, иногда по-звериному взвывала, и Марина призывала на помощь всех святых, чтобы выдержать это и самой не чокнуться. Самой себе она не раз признавалась, что вполне понимает средневековых людей, обвинявших подобных больных в одержимости демонами. Она и сама порой почти готова была уверовать в это – в злую волю, заключенную в некогда знакомом теле.
В один из таких дней, выскочив из комнаты под невразумительный бубнеж, облитая гороховым супом, которым пыталась накормить маму, Марина поскользнулась в коридоре на луже мочи. Муся, повиливая обрубочком хвоста, просила есть и путалась под ногами, не признавая очевидной провинности. Не помня себя, Марина схватила собаку и принялась тыкать ее в лужу сперва носом, потом холкой, пока не извозила всю целиком. В довершение всего она, не выпуская Мусю из рук, дотянулась до поводка, висящего на гвозде в прихожей, и хлестанула им собаку. Та взвизгнула, беспорядочно истерично залаяла и забилась под кухонный стол. Марина швырнула поводок на полку для обуви и в этот момент увидела в зеркале свое отражение.
Перекошенное гневом лицо, футболка, запачканная желтоватой массой, на ткани, а не на тарелке смотревшейся до невозможности тошнотворно. Волосы торчат во все стороны змеями горгоны Медузы. Господи… Она ведь и сама ничем не отличается от какой-нибудь выжившей из ума старухи. Марина была омерзительна самой себе. Она сползла на линолеум и долго сидела молча, с сухими глазами и головой, внутри которой было пусто, как в маковой коробочке, из которой ветер уже вытряс все зернышки. Потом, тяжело переставляя ноги, она сходила на кухню, утешила трясущуюся Мусю и понесла ее в душ. Там, под теплыми струями воды, вспенивая в кучерявой шерсти пахучий шампунь, Марина смогла немного расслабиться и поплакать.
Постепенно мама Оля становилась вялой и безучастной ко всему происходящему. Читать она уже давно не могла, так что по многу часов кряду сидела, вздрагивая или качая головой, перед телевизором, в котором одна стосерийная мыльная опера сменяла другую. Много ли она в них понимала, узнавала ли героев и помнила ли перипетии их жизни – об этом дочь предпочитала не задумываться.
Как-то раз в субботу зазвонил телефон. Марина приготовилась отнекиваться от назойливых рекламщиков или очередного соцопроса: на городской телефон давно уже не звонили знакомые. По правде говоря, у мамы Оли знакомых не осталось вовсе, люди предпочли побыстрее забыть ее и ее неудобную, пугающую болезнь.
Она подняла трубку. К телефону попросили Ольгу Васильевну.
– Ее нет, – ответила Марина.
– А вы не могли бы ее попросить мне перезвонить? Дело в том, что я учился у нее, когда был маленьким, с первого по четвертый класс, – зачастил голос в трубке. – Петя Кривцов, может быть, она вспомнит… А теперь у меня уже дочка подрастает, и я хотел узнать, в какой школе сейчас работает Ольга Васильевна. Может быть, если это не слишком далеко… Я таких, как она, больше не встречал. Было бы здорово, если бы она и Иришку учила. Алло? Вы слушаете?
– Да.
– Так вы запишете мой телефон?
Марина обернулась. Сегодня был не лучший день. В кровати у стены лежала всклокоченная, чужая женщина с рыжими волосами, на сантиметр у корней ставшими седыми, отсутствующим взглядом, скачущим влево-вправо, как у копеечных китайских ходиков, и однообразно дергающейся на одеяле рукой. Нижняя челюсть ее безвольно отвисла. Включенный сериал явно не занимал сейчас балансирующее на грани тьмы сознание. Марина, не выпуская телефона, приблизилась к матери и носовом платком вытерла ей рот, потом вышла в коридор и отчеканила:
– К сожалению, Ольги Васильевны нет.
– Как? То есть… Вы имеете в виду – что?.. Совсем?
Скулы у нее свело, и только с большим трудом Марине удалось пробормотать:
– Совсем.
С доктором Вершининым она виделась поначалу только тогда, когда Марина привозила маму на обследование. Ничего нового он сообщить не мог, наблюдалось вполне стабильное ухудшение общего состояния.
Однажды Марина заглянула к нему за новым рецептом. Уже опускался вечер, и, прежде чем приехать, она позвонила с работы, не особенно надеясь, что застанет доктора в больнице.
– Приезжайте, я тут допоздна, – ответил он.
Отделение словно вымерло, даже постовая медсестра где-то пропадала. По коридору стелились мягкие сумерки, какие бывают только в середине лета. После стука никто не ответил, и Марина заглянула в кабинет без разрешения.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
