Замолкли все птичьи голоса. От холода ее пробрала дрожь; на секунду охватила паника, так как ей показалось, что весь мир был стерт тем черным крылом. Сколько ее предков стояли вот так же и в ужасе наблюдали это загадочное действо? С каким страхом и трепетом они смотрели на эту неожиданную темноту?
Она подумала о маме и папе, о Джордже и Элли, об ужасной войне. О том горе, о тех страданиях, и ради чего? Ее переполнило горе, на глаза навернулись слезы. Виновата была та черная тень, стершая жизнь, тепло и счастье; все тени в ее собственной жизни слились в одну, в эту черную тень.
Но все-таки даже эта тень не смогла погасить до конца солнечные лучи. Это была просто иллюзия, зависевшая от времени и обстоятельств. Жизнь солнца все равно продолжалась, огненная корона побеждала любую черную тень. Каждая из тех двадцати трех секунд казалась вечным страданием, которое сгорало, поглощалось жаром жизни.
Вернется ли к ним солнце в его прежнем ярком сиянии? Или прав Джо, и наступил конец света? Готова ли она предстать перед Создателем, она, печальная, сморщенная, постаревшая до времени женщина? Больше всего ей хотелось сейчас, чтобы все было позади, чтобы вернулись краски и жизнь, чтобы ее сердце согрелось от солнечного тепла, как много лет назад, в ее детстве.
Она новым взглядом посмотрела на Джо, своего супруга, на сыновей Тома и Уэсли, на эту ферму, на свою жизнь и на маленькую Миррен, их второй шанс. Вот что сейчас было важно, а не канувшее в небытие прошлое…
Внезапно тотальная тьма нарушилась, из-за черного диска выглянул краешек солнца. Стал возвращаться свет. Тучи сомкнулись. Не было видно ничего.
Когда прошел момент полной темноты, все вздохнули с облегчением и восторгом. Началось всеобщее ликование. На пустошах взревели моторы. Скоро вернется нормальная жизнь, но Ади все еще стояла, завороженная; она пережила нечто неожиданное, интимное, просветленное.
Ей даже казалось, что послание предназначалось исключительно для нее – словно с ее глаз упала пелена, и все вещи предстали в новом виде. Каким маленьким казался мир с такой высоты; как прекрасны окружающие серо-зеленые холмы. «Возвел я очи мои к горам», – подумала она со вздохом.
Яркая зелень полей выделялась на фоне серых скал; свежий ветер касался ее разгоряченных щек, когда Ади торопливо спускалась вниз, туда, где виднелся силуэт Крэгсайда. Она заметила, что с боярышника облетают белые лепестки, ощутила ноздрями цветочный аромат. Она окинула взором фасад их старинного дома, словно впервые увидев его величественную красоту. Это мой дом, моя семья, подумала она. Джо, вероятно, стоял в своей рабочей одежде, пропахшей запахами фермы, чесал в затылке, обдумывая увиденное, и, конечно же, не сомневался, что небеса открыли его молитвы.
Джек и Бен бродили среди людских толп и с интересом разглядывали девчонок. Хорошо, что они подружились. Но где же Миррен?
Миррен проснулась на сеновале от ликующих криков и не сразу сообразила, где она. Потом ощутила боль в руке и услыхала голоса, шептавшиеся внизу.
– Том, ты с ума сошел! Мне надо заниматься завтраками! – смеялась Флорри Сойерби. Миррен заглянула через край настила. Том лежал на груде сена и тянул к себе Флорри, обнимал ее. Что это они делают? Потом он прыгнул на нее, как баран на овечку. Они целовались и издавали нелепые звуки. Вот подождите, она все расскажет Джеку.
Миррен высунулась побольше и в этот момент перекатилась через край и с криком упала между ними. При виде ее дядя Том откинулся назад и захохотал, ошарашенный, в удивлении.
– Глянь-ка, что тут падает с чердака!
– У меня болит рука, – зарыдала Миррен.
– Неудивительно, – сказала Флорри, осмотрев ее. – Милая моя, мне не нравится, как она у тебя выглядит… Ее нужно показать доктору, помазать мазью, вправить кость и наложить гипс.
Любовники поправили на себе одежду и пошли к двери. Джек промчался через двор и влетел в амбар.
– Ма, ты видела? – спросил он, глядя на них с широкой усмешкой.
– Конечно, – улыбнулась Флорри. – Все было так великолепно, что у меня слезы навернулись на глаза. Можно даже подумать…
Миррен заревела снова, громко и горько. К ней бросились все родные.
– Что, так болит? – спросил дядя Том.
– Я пропустила, – рыдала она. – Я все пропустила. Я спала, и меня не разбудили. – Она сердито посмотрела на Джека. Тогда дядя Уэс и сфотографировал ее своим маленьким фотоаппаратом – как она сердито нахмурилась и держится за локоть.
Бабушка обняла ее, стараясь не задеть больную руку.
– Не горюй, детка. Ты еще маленькая и когда-нибудь увидишь затмение еще раз, – приговаривала она. – Я и сама чуть все это не пропустила, а теперь понимаю, что мне было бы жаль. Другого шанса у меня уже не будет.
Зря она не осталась в доме. Но нет, ей понадобилось идти за Джеком Сойерби, из озорства. Он во всем виноват, и она больше не хочет с ним разговаривать.
– Вы только поглядите! – воскликнул дядя Том, глядя на мусор, валявшийся на полях. Как только зрители разъехались, а фермеры утерли лоб и подсчитали выручку, как стала видна реальная цена случившегося. На пустошах остались черные пятна от костров, наспех сложенные шалаши, разбитые бутылки и пустые канистры, глубокие следы от автомобильных шин, пятна от пролитого бензина.
– Проклятые засранцы!
– Томас! Пожалуйста, не выражайся при детях, – одернула его мать.
К вечеру пришли известия с других ферм, где горожане, оказывается, ловили ночью ягнят и жарили на костре.
– Нет уж, больше никогда не допущу такого безобразия! – вздохнул Том.
Миррен нужно было везти в Скарпертон, чтобы ей наложили гипс, а это означало поездку на автобусе и другие расходы. Она предложила свои деньги. Тогда-то все и узнали о маленьких хитростях Джека. Бабушка расстроилась.
– Нельзя вас и на пять минут оставить без присмотра… Теперь придется оплатить счета у доктора. А ведь еще надо дом убирать. Эти грязные оборванцы из Брэдфорда оставили спальни в жутком виде. Побита посуда, пропали мои лучшие полотенца и маленькая фарфоровая лошадь, наследство бабушки Сюзанны. Больше не просите меня взять никаких постояльцев, даже если они приедут на машине с шофером.
– Ох, не принимай все так близко к сердцу, – сказал дедушка Джо. – Все это вещи, которые можно заменить. Лучше пожалей бедняг, которые вернутся в город, где сажа, дым и сутолока. Горожане никогда не умеют вести себя в деревне. Они думают, что это большой парк, где все играют в игры. Они забывают, что мы живем за счет этого, но ничего…
Миррен хмуро вывернула все свои карманы и положила монеты на стол.
– Три шиллинга мелочью, два шиллинга так и шестипенсовик… Вот, бабушка, возьмите на оплату доктора. – Она вздохнула. Конфеты она оставила в кармане. Их не получит никто.
– Мы положим их в твою копилку, – сказала бабушка, отодвигая от себя деньги. – Признаюсь, я с восторгом увидела такие чудеса на небе.
