— Да-а, это была бы сбыча мечт! — протянул Кудинов. Или он стал забывать русский язык, или это я, наоборот, отстаю от сленговых неологизмов. — А чего мы хотим от нашего чеченского доктора?
— От кого?
— Он врач. Ну, тот чеченец, которого мы должны внедрить.
— Давай сначала поймем, что он за человек. Хотя после разговора с Мустафой я не очень понимаю, зачем кого-то надо внедрять. Пусть просто пойдет в ту мечеть.
— Так, может, это и есть самое интересное, — сказал незаурядный аналитик и профессиональный скептик Алекси Кудинов. — Почему, если записаться в наемники так легко, этому доктору непременно надо воспользоваться нашим каналом?
— Этот вопрос и я себе задаю, — сказал я.
Мы приехали в один из тех благословенных жилых районов Лондона, где проблем с парковкой не бывает. Лешка оставил свой «рейндж-ровер» в начале полукруглого квартала белоснежных зданий с колоннами. Эти, как здесь говорят, полумесяцы — одна из главных прелестей больших английских городов. Я вижу в них не только архитектурный изыск, не только плод незаурядного урбанистического воображения, словом, не только эстетику, но и проявление британского духа вообще. Это вам не американский прагматизм с расчерченным по правильным пронумерованным прямоугольникам Манхэттеном, в этом есть высокий класс аристократов Джейн Остин и шарм диккенсовских чудаков.
До явочной квартиры, как и полагается, оставалось несколько кварталов — не у подъезда же ставить машину! Мы прошли их быстрым шагом, молча, чтобы не привлекать внимания редких прохожих. Потом завернули за угол одного из зданий, Лешка повернул ключ в двери без таблички и привычным движением руки включил свет.
Это была не квартира, а какая-то гримерная или мастерская по изготовлению париков и шиньонов. Вдоль одной стены, как в парикмахерской, шел ряд зеркал с тремя крутящимися креслами. Мы спустились на пару ступенек вниз и устроились в них.
— Побочный бизнес? — осведомился я, крутясь влево-вправо.
— Не такой прибыльный, как у тебя, — парировал Кудинов, но пояснением не пренебрег. — Я снял это помещение для Конторы. Здесь театральная мастерская была, потом разорилась. Они свое барахло забирать не стали, а мне оно не мешает.
— Может, нам воспользоваться? В свете того, о чем мы говорили в машине? Вдруг этот чеченец подстава?
— Неплохая идея.
Лешка залез в одну из открытых плоских коробочек и приложил к лицу мушкетерскую бородку с усами.
— Как тебе?
Я тоже повернулся лицом к столу и нашел для себя густые, лихо закрученные кверху усы, как у сипая.
— А я?
Кудинов бросил бородку обратно в коробку.
— Идея хорошая, но все же не стоит выглядеть как клоуны или идиоты.
Выбор у разорившегося ателье оказался таким большим, что мы нашли и приемлемые варианты. Кудинова преобразили седой парик, густые брови и усы щеточкой. Он теперь был похож на лорда, сбежавшего в свое имение от возмутительных демократических нововведений, типа запрета на курение сигар в здании парламента. Мое традиционное амплуа — латиноамериканец. Не зря же мне передали мексиканские усы, которые, правда, остались лежать в сейфе в моем номере. В принципе, мне для этого можно и не гримироваться, но я все же подобрал себе смоляно-черный парик, такие же накладные брови и черную с проседью бородку.
Мохов, который привез чеченца, прямо застыл в дверях, увидев нас в таком обличье. Но реакция у него была правильная — он лишь подтолкнул к нам гостя:
— Вот наши друзья. Знакомься.
Я назвался Михаилом, Кудинов — Станиславом. Паренька звали Заур.
Ему на вид было не больше двадцати пяти. Небольшого, ниже среднего, роста, щуплый, движения мягкие, деликатные. Рукопожатие осторожное, взгляд в этот момент исподлобья, в одно касание. Лицо красивое, на самом деле красивое, только немного женственное. Возможно, из-за длинных черных ресниц, которым позавидовала бы любая фотомодель. Общее впечатление было застенчивого, неуверенного в себе юноши.
Кудинов посадил парня в одно из кресел и пошел приготовить нам кофе. Там была новенькая кофемашина и коробка с такими толстенькими пастилками. Я нашел себе складной стул и сел лицом к нашей парикмахерской.
— Давно в Лондоне? — спросил я с дальним заходом.
— Две недели, — ответил Заур. Голос у него был тихий, шелестящий. — Я и не думал, что так далеко заберусь. У меня семья в Грозном осталась.
— Ты расскажи сразу, как ты сюда попал, — подсказал Мохов. Он, похоже, эту историю уже знал.
— Спасибо большое. — Это Заур Лешке сказал, получив от него пластмассовый стаканчик с кофе. — Я в больнице работал. Вообще-то я педиатр, но пришлось стать хирургом. Правду говорят, что Грозный уже бомбят?
Мохов кивнул. Ракетный обстрел чеченской столицы начался пару дней назад.
— Ужас! — Заур помотал головой, но вспомнил, что мы ждем от него не личных эмоций. — Так вот, как я здесь оказался. У нас за первую неделю боев накопилось много тяжелораненых, и чеченская диаспора в Турции наняла небольшой самолет, чтобы их вывести. Это отдельная история, как мы выбирались, сейчас это не важно. Меня отправили с ними, ну, чтобы был врач в полете, хотя мы все равно одного человека потеряли. Короче. Мы выгрузили раненых в Трабзоне, а мне пришлось кого-то очень важного сопровождать в Катар. Он, кстати, ранен был всего лишь в ногу, но почему-то его в Катаре решили лечить.
Заур рассказывал, часто моргая своими длиннющими ресницами и лишь изредка поднимая глаза на нас.
— Я сдал раненого в больницу, но мне не сказали, как мне быть потом. Поселили в гостинице — роскошной, четыре звезды, и кормили целый день. На второй день я завтракал, и ко мне подсел один араб в такой арафатке в клеточку, а с ним переводчик, учился в России. Араб спрашивает, что я собираюсь делать дальше. Я говорю, что хочу как можно скорее вернуться домой, у меня в Грозном жена с сыном и мать. Араб говорит, что в Чечню уже не попасть. Границы перекрыты, русские бомбят всю территорию и туда вот-вот вступят войска. Но он готов мне помочь. Я спрашиваю: «Каким образом?» Он говорит: «Нам нужны люди, которые хорошо знают Чечню. Мы хотим защитить вашу страну. И когда мы освободим ее, вы сможете вернуться к семье». А я же совсем один остался, мне даже не у кого спросить, как мне обратно ехать. Да и вообще, я не знал, оплачен ли мой номер в гостинице, на сколько дней, как вообще мне дальше быть? А денег у меня двадцать долларов, мне турки в Трабзоне дали. Я спрашиваю: «А что мне надо будет делать?» Араб говорит: «Если согласен, пока отдыхай. А через несколько дней, как сделаем тебе новый паспорт, отправим тебя в Лондон. Там тебе помогут». Я согласился, потому что в Катаре я совсем в тупике оказался. Думаю, прилечу в Лондон, расскажу там, что в Чечне творится, и они отправят меня домой. Мы поднялись в мой номер, меня там переводчик сфотографировал на фоне белой стены, и они с тем арабом ушли.
