Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 30
Фредерик остановился, размышляя, куда подевался испанец, но беглец в тот же миг появился прямо перед ним и почти в упор выстрелил из пистолета. Фредерик инстинктивно поднял коня на дыбы и почувствовал, как пуля пролетела в нескольких дюймах от его головы; он даже успел разглядеть облачко порохового дыма. Ничего не видя перед собой, едва ли понимая, что делает, юноша пустил Нуаро прямо на своего противника, но тот сумел отскочить и бросился наутек Однако испанец не сделал и четырех шагов, как подоспевший гусар снес ему голову одним ювелирным ударом. Залитое кровью безглавое тело сделало еще несколько шагов, натыкаясь на стволы деревьев и размахивая руками, будто мертвец пытался защититься от вражеской сабли. Через мгновение он свалился навзничь на усыпанную сосновыми иглами землю, и кровавый спектакль закончился.
Пришедший на подмогу гусар, молодой черноусый щеголь, вытер лезвие сабли о круп своего коня. Фредерик искал глазами отрубленную голову, но ее нигде не было. Должно быть, закатилась в кусты.
Фредерик чувствовал себя совсем разбитым, словно по нему проскакал кирасирский полк. Гусары собирались в роще, на ходу обсуждая детали схватки. Удалось настичь и уничтожить четырех партизан; у гусар не было привычки брать пленных, особенно в Испании. Их противники знали это и никогда не сдавались. Они предпочитали сражаться до конца. Двое товарищей бережно поддерживали в седле лохматого гусара, который всего час назад ходил с Фредериком в разведку. Раненый судорожно вцепился в гриву своего коня, в искаженном болью лице не было ни кровинки. Его ударили ножом в живот.
Фредерик никак не мог прийти в себя, и когда его принялись поздравлять с первым убитым испанцем:
— Великолепный удар, господин подпоручик… Вы его пополам разрубили, — изумленно посмотрел на своих подчиненных, силясь понять, о чем идет речь. Юноша не знал, что скажет Домбровскому, когда тот, пронзив его своим ледяным взглядом, спросит, как мог гусарский подпоручик оказаться низким трусом, как он посмел забыть о своем долге. Тот факт, что нападение удалось отбить, не мог служить ему оправданием.
Лишь услышав приветственные крики пехотинцев, Фредерик понял, что до сих пор сжимает в руке обнаженную саблю, что его сапоги и круп Нуаро перепачканы кровью убитого партизана. Вопреки ожиданиям, Домбровский улыбался. Улыбался ему, Фредерику. В тот момент юноша наконец осознал, что убил врага в первой настоящей схватке. И вспыхнул от гордости.
Не было никаких угрызений совести. Четки и ладанки, все святые во всех храмах этой страны, слепой фанатизм и яростная ненависть к иноземцам-еретикам обернулись сабельным ударом и пролитой кровью. Кошмар французской армии, неуловимые, чудовищные партизаны, растерзавшие несчастного Жуньяка, обрели лица и голоса, пот и кровь; оказалось, что и они порой дрожат от страха и, словно зайцы, спасаются от погони, в надежде обмануть смерть.
Почему они сражались с таким упорством? Ведь их сопротивление не имело никакого смысла. Фредерик не понимал, что заставило испанцев встать на защиту принца, о котором они толком ничего не знали, которого не узнали бы, повстречав на улице, труса без воли и чести, присягнувшего новому властителю Европы и добровольно уступившему ему право на свой трон, посмеявшись над преданностью народа. Теперь в Испании правил французский монарх Жозеф Бонапарт, бывший король Неаполитанский, а ничтожество Фердинанд из своего валенсайского изгнания принес ему клятву верности. Весь мир знал об этом; даже испанцы. Но они продолжали яростно отрицать очевидное. Две недели назад в Аранхуэсе молодой офицер получил приглашение на ужин от знатного испанца, дона Альваро Вигаля. Вместе с беднягой Жуньяком они провели целый вечер в старом особняке на берегу Тахо. Хозяин дома был из тех, кого соотечественники презрительно именовали «офранцуженными» за либеральные взгляды и открытое преклонение перед Наполеоном. Седой аристократ с усталыми глазами оказался интересным и благодарным собеседником, он был прекрасно образован, в молодости часто бывал во Франции — дон Альваро с гордостью продемонстрировал гостям свою переписку с Дидро, — а прожитые годы сделали его тонким и беспощадным знатоком человеческой натуры. Сеньор Вигаль давно овдовел, детей у него не было, и больше всего на свете он желал провести остаток жизни в уединении и покое, перелистывая драгоценные тома в своей библиотеке, или прогуливаясь среди аллей и гротов чудесного сада, за которым старик ухаживал сам.
Дон Альваро Вигаль бесконечно обрадовался визиту двух молодых офицеров из милой его сердцу страны, обрадовался не в последнюю очередь потому, что они могли хотя бы на время избавить его от привычного одиночества. Разговор шел по-французски — благо испанец свободно владел этим языком. Хозяин и гости поужинали при свечах в серебряных канделябpax, а после перешли в маленькую гостиную, где престарелый лакей, единственный слуга дона Альваро, подал им кофе и сигары.
По обыкновению меланхоличный Жуньяк — теперь Фредерику казалось, что он уже тогда предчувствовал близкую и страшную смерть, — весь вечер хранил молчание. Поддерживать беседу пришлось испанцу и Фредерику, и хозяин дома с наслаждением пустился в бесконечные рассказы о прошлом. Оказалось, что старик бывал в Страсбурге, и у него с юным эльзасцем нашлось немало общих воспоминаний.
Оба гостя были военными, действие происходило в Испании, и разговор, само собой, зашел о войне. Дон Альваро расспрашивал офицеров о планах Наполеона и восхищался гением императора. Хоть старик и принадлежал к старинному роду, никакого почтения к европейским королевским домам, включая испанский, он не испытывал и полагал, что лишь живительные идеи равенства и прогресса, порожденные Францией, способны удержать Старый свет от окончательного упадка. К сожалению, в Испании Бонапарта ждали тяжкие испытания, хотя он сам до сих пор этого не осознал.
Тут Фредерик позволил себе не согласиться с пожилым испанцем. Он заговорил о новой Европе без оков и предрассудков, которую французский гений поведет к счастливому будущему, о благотворных идеях, о Человеке, которому вернут его истинное достоинство. Испания, добавил он, томится в плену собственного прошлого, косного, мрачного и жестокого. Только приобщение к прогрессу освободит ее от гнета инквизиции, попов и бездарных правителей.
Дон Альваро внимательно выслушал юношу с улыбкой, полной иронии и невыразимой печали. Когда гусар завершил свою весьма страстную речь — Жуньяк поддерживал его отчаянными кивками — и откинулся на спинку кресла с пылающими от волнения щеками, старик придвинулся к нему и отечески похлопал по колену.
— Послушайте, мой юный друг, — произнес он на почти безупречном французском, но с раскатистым испанским «р». — Я нисколько не сомневаюсь, спасти Европу под силу только Наполеону Бонапарту, хотя в последнее время он делает слишком много ошибок. Я приветствовал его консульство, правда, когда он решил примерить императорскую мантию, мне, признаться, показалось, что это слишком… Впрочем, не в этом дело. Я не ставлю под сомнение политический гений Наполеона, и потому весьма скромные успехи испанской кампании…
— Весьма скромные?!
— Позвольте мне закончить — до чего же нетерпелива молодость. Я не виню Бонапарта, он просто не знает этой страны. Испанская нация — очень древняя, гордая и верная своим мифам, подлинным или лживым. Бонапарт привык к тому, что целые народы покоряются ему, и просто не ожидал, что Пиренеи не захотят покориться. И не важно, хороши или плохи идеи, ибо здесь людей, способных их принять… Испания не монолитна, господа офицеры. Она веками объединяла разрозненные королевства, которые до сих пор бредят свободой, выживала, боролась с маврами, ее земля и История породили особенную породу людей, злобных, упрямых и непокорных. А суровая, нетерпимая церковь сделала их фанатиками.
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 30
