Очень хорошая память — особенно если учесть, что она не делала записей.
Я кивнула:
— Это были лучшие годы моей жизни. Восемь волшебных, упоительных лет идеальной, чистой и невинной первой любви, когда отдаешься другому человеку без остатка. Такое бывает раз в жизни. Это был потрясающий роман. Мы ни разу не ссорились.
— Ни разу не ссорились, — повторила доктор Дж.
И что у нее за манера такая — ставить под вопрос каждое мое утверждение?
— Да, мы никогда не ссорились, — великодушно пояснила я. — Ни разу за восемь лет.
— А если вы сердились на него, как вы это выражали?
Я нахмурилась.
— Я никогда на него не сердилась. Я его любила. Я же сказала, у нас были идеальные отношения. Мы были родственными душами.
Она быстро-быстро заморгала, по-прежнему сохраняя свою позу «мыслительницы». Наконец проговорила:
— Но он встречался с другой…
Намек был ясен: «Похоже, что в некоторых отношениях ваши взгляды коренным образом расходились».
Нет уж, я не дам ей замарать восхитительную картину моего прошлого.
— Да, встречался, но я выдержала этот удар. Я много плакала. Я выплеснула все свои чувства. Мне казалось, что вы, психологи, именно к этому и призываете. Я не обижена на него и не злюсь. Я не хочу обижаться и злиться. Вы не можете заставить меня чувствовать то, что мне не свойственно.
Ну что, съела? Я опустила взгляд и уставилась на свою джинсовую мини-юбку, плотные черные шерстяные колготки и меховые сапоги. У меня постоянно уходила уйма времени на то, чтобы выбрать подходящий наряд для посещения психотерапевта. Столько раз я даже перед свиданиями не переодевалась.
В кои-то веки доктор Дж. первой нарушила молчание.
— Я не говорила, что вы обижаетесь или злитесь, — ровным голосом произнесла она.
Гоc-c-споди.
После долгой паузы она спросила:
— Что вы сейчас чувствуете? Может быть, злость или негодование по отношению ко мне?
Черт подери, твою мать! «Я ни хрена на тебя не злюсь, дура ты самовлюбленная, никчемная идиотка!» — заорала я (про себя). Так, вдох через нос, считаем до десяти, выдох через рот. Я проделала это дважды, после чего ответила таким же ровным тоном:
— Я на вас не злюсь. Злость мне не свойственна. Это уродливое, унизительное чувство, которое разрушает психику.
И я безмятежно улыбнулась. Но по окончании сеанса хлопнула дверью чуть громче обычного, а спускаясь по лестнице, бормотала себе под нос: «Самодовольная безмозглая сука, мать твою».
Разумеется, никто не обещал, что будет легко. Но я не ожидала, что терапия настолько разбередит мне душу. В тот вечер я раскопала учебник по психологии, который мне когда-то подсунула Кэти.
Психотерапия редко бывает легким и приятным процессом. Клиентка может быть озадачена или даже огорчена тем фактом, что общение с терапевтом складывается совсем не так, как она себе представляла. Вполне вероятно, она рассчитывала получать больше поддержки и участия, чем ей предлагают. Ей даже может казаться, что от нее намеренно скрывают решения ее проблем. Психотерапевт инициирует изменения, разрушая привычные шаблоны общения клиентки с самой собой и с окружающим миром. Чтобы терапия возымела эффект, клиентка должна быть до определенной степени растревожена, выбита из колеи. Психотерапия иногда бывает мучительной — и в любой момент клиентке может стать еще хуже!
Я закрыла книгу и устало вздохнула. Попробовала посмотреть кино, но сосредоточиться не получалось. У меня в голове не прекращался воображаемый диалог. Вопреки обыкновению, не с Кристианом, а с доктором Дж.
На следующий сеанс я пришла, твердо настроенная добиться ответов на свои вопросы. Я должна была понять, что творится в голове у доктора Дж. Что она обо мне думает? Считает ли она меня сдвинутой? Может быть, я не такая, как все? Со мной интереснее, чем с другими? Но спрашивать не имело смысла. Я понимала, что она обернет мой вопрос против меня и в своей обычной бесстрастной манере поинтересуется, почему мне так важно ее мнение.
Оно действительно было для меня важно, но почему — понятия не имею. Не скажу, что я ночей не спала, ломая над этим голову, но мне было любопытно. Я хотела знать. Если на то пошло, она претендовала на звание эксперта, и именно поэтому я платила ей целое состояние.
И вот вместо того, чтобы спросить напрямую, я решила сыграть по ее правилам и вызвать ее на безмолвную дуэль. Я рассуждала так: если я буду молчать достаточно долго, ей в конце концов станет не по себе. Она испугается. Я возьму измором, и ее скорлупа хоть чуть-чуть да треснет.
Итак, молчание.
Сначала все было тихо-мирно. Я решила дополнить молчанку гляделками — посмотрела на нее в упор и улыбнулась. Она ответила своей фирменной небрежной полуулыбочкой. Медленно-медленно проползла минута. Приглушенное тиканье часов, которого я раньше не замечала, становилось все громче. Я невольно отвела от нее взгляд и уставилась в окно. Черт, черт, черт! Она прекрасно держится. Утро было морозное, но ясное. В небе — ни единого облачка. Снаружи щебетали малиновки. Их я раньше тоже не замечала. Я вообще не осознавала, что птицы поют и зимой. Чирик-чирик, фьюить-фьюить. Я снова улыбнулась. Она по-прежнему смотрела мне прямо в глаза, но ее лицо утратило всякое выражение. Как же меня это раздражало. Снаружи залаяла собака.
Шум нарастал. Гав-гав, чирик-чирик, фюить-фюить, тик-так, чирик-чирик, гав-гав, фюить-фюить, тик-так, гав-гав, чирик-чирик, фюить-фюить, тик-так, гав-гав… Господи, я сейчас оглохну!
— Послушайте! — взорвалась я, не выдержав. По моим ощущениям, прошло не меньше получаса, хотя в действительности — раз в десять меньше. — Мне надо знать, как идет лечение. Ну, понимаете, то ли я вам рассказываю, что нужно? Как вы считаете — со мной действительно что-то неладно? Вы можете меня вылечить? Или я обычная паникерша и мне попросту надо успокоиться и жить как живется? Потому что многие люди гораздо несчастнее, чем я, и все такое?
Я напряженно всматривалась в ее лицо. Хоть бы бровью повела. Мне не раз случалось брать интервью, и я знала, как легко бывает прочесть на чужом лице гнев, презрение, отвращение, восторг, радость, замешательство, печаль, удивление. Но доктор Дж. обладала сверхъестественной способностью полностью контролировать свои лицевые мускулы.
Последовала очередная долгая, невыносимая пауза, после которой я услышала:
— Почему для вас так важно мое мнение?
Я не агрессивна. Я никогда не выхожу из себя. Я никогда не ссорилась с мамой и папой. Я никогда ни с кем не спорю. Даже когда я работала учительницей в школе, я ни разу не повысила голос (правда, случалось, запиралась в учительском туалете вся в слезах, но сейчас не об этом). Я не люблю скандалить. Я избегаю конфликтов. Но почему, черт ее дери, она не может ответить на один элементарный вопрос?!
