Старейшины отворачивались в досаде, только Добычест усмехнулся ловкости княгини, но из уважения к севшей в лужу родне прикрыл усмешку ладонью. Взятая как пленница, Быляна принадлежала к княжеской челяди, и после смерти Володимера ею, как и всем его имуществом, владела жена-княгиня. Только Предслава теперь имела право выдавать Быляну замуж, назначать выкуп и прочие условия. В любом другом случае ее новый муж считался бы в лучшем случае похитителем чужой робы.
– А князь Ольг никогда не простит людям, которые обидят племянницу его старшей жены, – добавил Рулав. – Твои права, Крепимере, будут ничто в сравнении с правами Свенельда, мужа Людомилы. Если ты сейчас поведешь себя благоразумно, то сохранишь место воеводы и при новом князе. Но иначе ты можешь потерять не только жену, но и голову.
– Грозить мне вздумал? – Крепимер вскочил, красный от досады.
– Не грозить, а предупредить. – Рулав невозмутимо сидел на месте. – я понимаю, ты молод, воевода. Когда сюда приходило войско Волегостя плесковского, ты еще был ребенком. Но старшие родичи могли бы тебе рассказать, как это неприятно – видеть вражеское войско под кручами и не иметь сил ему противостоять.
– Теперь не те времена, – рявкнул Ратибож. – Тогда князь Ольг подлым обманом князей наших Мстислава и Борислава погубил, войско их разбил. Теперь-то мы на обман не поддадимся. Хочет воевать – пусть приходит, а мы здесь дождемся. И не только Коростень отстоим, но и в Киеве еще сами сядем, как при дедах было.
– Я уже слышал эти старые песни! Те, кто их пел, не доживали до седых волос!
– Да что ты сделаешь, волк беззубый! – горячился Крепимер.
– Я попытаюсь удержать вас от глупостей. Но могу сказать, что намерен делать князь Ольг, если вы пойдете на поводу у этого удальца. – Рулав глянул на старейшин и кивнул на молодого воеводу. – Он уже послал людей к князю Будераду в Туров. И предложил ему союз на таких условиях: земля дреговичей освобождается от дани, а взамен помогает руси усмирить Деревлянь, с которой киевский князь по-прежнему будет брать дань, но теперь уже в двойном размере.
Старейшины примолкли, повисла тишина. Строя свои горделивые замыслы, они рассчитывали на поддержку своих данников-дреговичей. Но было очевидно, кого поддержит Будерад, в надежде избавиться от зависимости!
– Смирите свой гнев, мужи деревлянские, – произнесла Предслава. – Мы уладим дело миром, и я сама буду просить князя Ольга считать деревлян своими друзьями и верными союзниками, как это и было при муже моем, князе Володимере.
– А ты сама-то… – заикнулся Горелют.
На всех лицах читался вопрос: собирается Предслава остаться здесь, приняв нового мужа, или предпочитает уступить место своему брату Свенельду и его жене?
– А я сама сперва должна избавить себя и деревлян от Зверя Забыть-реки. И тогда буду свободна решать, кто достоин стать моим новым мужем, – сказала Предслава, не глядя на Крепимера, который снова вскинул на нее глаза. – Ведь я – княжеского рода, я не лелёшка из ветошки[5]и никому не позволю играть собой. Да будут с вами чуры, мужи деревлянские!
Она поднялась, слегка поклонилась старейшинам на прощание и вышла в сопровождении Рулава и Вояты. Ладожанин так и не сказал ни слова, но одарил собравшихся волчьим взглядом, задержав его на раздосадованном лице Крепимера. Теперь он знал, какую голову змея предстоит срубить первой.
В сенях Предслава обернулась и восторженно сжала его руку. Она одержала победу, пусть еще не окончательную, но теперь все знают, что из нее не удастся сделать бессловесную жертву! И это он, ее брат, позволил ей почувствовать себя такой сильной.
* * *
До вечера никто княгиню не тревожил, хотя жители Коростеня, в основном женщины, собирались перед двором и поглядывали на постройки. Предслава понимала, что по кручам разошлись слухи, и эти женщины, вероятно, надеются увидеть, как огненный змей прилетит и втянется в заволоку облаком огненных искр. Но женских пересудов она не боялась: для нее, княгини, важнее были те решения, что примут мужчины. Но тем на раздумья требовалось время, которое она сама тоже не намерена была потратить даром.
А Предславе предстояло важное дело – подготовка к «свадьбе». Ей было так весело, словно она опять стала восьмилетней девочкой, играющей «в свадьбу» с подружками, и они с Веснянкой, ее ровесницей и прежней участницей тех игр, то и дело давились от смеха. Воята, как выяснилось, очень хорошо знал весь порядок свадебного действа, даже лучше Предславы – он уже не раз исполнял должность «почестного брата»[6]на свадьбах молодой родни, и они быстро договорились, что из самого необходимого требуется сделать, чтобы добиться цели, но не привлечь к этому событию лишнего внимания.
А вот Рулав, когда его посвятили в замысел, обеспокоенно нахмурился и бросил на Предславу пристальный взгляд. Она понимала, что его тревожит. После смерти Володыни право на власть над деревлянами воплощали две женщины: его вдова и его сестра. Теперь все зависело от того, которая из них первой выйдет замуж и тем даст Деревляни нового законного князя. И Рулав был прислан Ольгом не только поддержать вдову бывшего воспитанника, но и проследить, чтобы она как-нибудь не выскочила замуж вперед золовки и без благословения киевского князя.
– Но Воята – мой родич! – объясняла ему Предслава. – Мы не можем играть свадьбу между собой, и потому она, как вещь невозможная, обладает властью избавить меня от Ящера. Если бы он не был моим братом, то ничего бы не вышло!
– Это верно, но когда речь идет о княжьем столе… Бывает, что князья или конунги женятся и на более близких родственницах.
– Я в князья деревлянские не мечу! – хмыкнул Воята. – Что проку в чужой земле? Мне бы только гаду этому хвост оторвать, чтобы не совался куда не звали.
На самом деле Воята имел привычку все вещи называть своими именами и от полноты чувств выражался довольно грубо, так что Предслава иногда поджимала губы и отворачивалась, делая вид, будто не слышала, но эта прямота парня, выросшего среди дружины, ее не сильно коробила и не портила настроения. Она уже полюбила троюродного брата, и ей нравилось в нем все.
Невольно на память приходила собственная настоящая свадьба четырехлетней давности, наполняя душу самыми противоречивыми чувствами. Она не могла не вспоминать, как весь тот день ее била дрожь от волнения и тревоги перед вступлением в новую жизнь; как утомляли и сбивали с толку сложные обряды, большинства из которых она даже не видела из-под непрозрачной паволоки. Эту паволоку, привезенную варяжскими купцами из булгарской земли, купила когда-то для своих трех дочерей Радогнева Любшанка: укрытые белым серкландским шелком от сглаза и всякого зла, подстерегающего невест, выходили замуж Милорада, Велерада, Гневорада, потом их дочери – Святодара, Яромила, Дивомила, Велемила, Льдиса, Олова, Ведома, Синелада и вторая Дивомила, дочь Велема. Но Предслава стала первой невестой из следующего, третьего поколения, и нарочно для нее пожелтевшую от времени паволоку привезли из Ладоги в Плесков, откуда ее снаряжали, а потом доставили назад. Теперь воевода Велем, по словам Вояты, вновь привез ее для дочери Яромилы – Придиславы, но Предслава не печалилась, что ей придется обойтись. Прабабкина паволока напоминала бы ей тот день – когда она сидела рядом с Володыней, которого еще не видела, но он держал ее за руку через достающий аж до пола вышитый рукав, и она знала, что все ее будущее теперь принадлежит этому мужчине. Ей было неловко и тревожно, но в то же время она не сомневалась, что теперь они вот так же, рука об руку, пройдут долгий путь, у них появятся дети, внуки, целый большой род, дом, хозяйство; она будет растить детей, рассказывать им предания и сказки. Развернет перед ними длиннющие родовые полотенца и будет перечислять дедов и бабок по каждой из ветвей: ладожских Любошичей и Витонежичей, полянских Киевичей, в родстве с которыми ее дети будут через мать Аскольда Придиславу Святославну, деревлянских Мстиславичей и моравских князей Ростиславичей, чью кровь принесла сюда Володынина мать, княгиня Чтислава. Воистину, родовое дерево их детей закрыло бы ветвями полмира, от Волхова до Дуная! И в них оно будет дальше расти и ветвиться: в свое время она снарядит замуж дочерей, женит сыновей, станет обучать маленьких внучек силам целебных трав и хитростям рукоделия – и в далеком будущем, когда ее не станет, сама сделается одной из прабабок, чье имя получат по наследству новые дочери рода.
