«Спасибо, сын», – вот что написал ему отец, оценив преданность. И все. Это было первым и последним письмом его отца. Потом, сколько Володя ему ни писал, отец так и не ответил ни разу.
Эту короткую записку он заламинировал. И по-детски держал под подушкой, часто загадывая что-нибудь перед сном. Что-нибудь хорошее для себя.
И странно, с некоторых пор ему вдруг начало везти. В одном из агентств ему неожиданно предложили место банковского менеджера. Сказали, что управляющий банка, просматривая резюме, остановил свой выбор именно на нем. И ждет его на собеседование.
Володя помчался, не чуя ног. Полчаса томился в приемной, без стеснения рассматривая молодую симпатичную секретаршу, занятую работой. Потом говорил с управляющим – высоким тощим лысеющим мужиком с незапоминающимся лицом и суетливыми руками, все время что-то перекладывающими на столе. На управляющем были отличный костюм, сшитые на заказ ботинки, в этом Володя отлично разбирался. Стильные очки в золотой оправе, которые он без конца дергал с переносицы, будто боялся, что дорогая игрушка исчезнет.
– Понимаете, Владимир Игнатьевич, – подчеркнуто вежливо произнес управляющий его отчество, – то, что я беру вас на эту должность, не должно вами расцениваться, как какая-то милость.
Володя удивился, но вида не подал, лишь коротко кивнул.
– Вы умный, молодой, перспективный. Думаю, что со временем вы смените на посту начальника отдела Астахову Марию Сергеевну. – Он недовольно съежил лицо, но тут же неприятно хихикнул: – Или отправите ее в декрет! Ха-ха, шутка. Владимир Игнатьевич, шутка! На место начальника отдела – вот куда вы должны метить!
– А что с этой Астаховой не так? – осмелился он на вопрос, когда управляющий замолчал, рассматривая его сквозь стекла очков в золотой оправе.
– С Астаховой-то?.. Пф-пф-пф… – попыхтел он, раздувая щеки, будто играл на невидимой трубе. – Вопросов много задает, Владимир Игнатьевич. Дерзит, не всегда соглашается с указаниями. Выгнал бы, давно выгнал, но… Но папа с мамой у нее влиятельные очень. Не поймут.
– Предлагаете мне ее подсидеть?!
У Володи задергалась щека, он занервничал. Получалось, что его взяли на работу с одной-единственной целью – подсидеть какую-то Марию Сергеевну? И у которой весьма влиятельные родители?! Нормально!
– Боже упаси, боже упаси! – забеспокоился тут же управляющий, загораживаясь от него ладонями. – Просто наблюдайте, примечайте мелочи. Мне кажется, что она подворовывает каким-то образом. Что-то с ней явно не так!..
С Астаховой Марией Сергеевной, которую его воображение рисовало злобной толстой теткой, которой хорошо за сорок, оказалось все в полном порядке. Более того, она оказалась красивой, умной, честной! Неделю, сидя напротив нее, Володя просто не спускал с нее глаз, любовался. Любовался и слушал. Слушал и любовался. Управляющий не раз вызывал его к себе, требовал отчета о ее просчетах. Но их не было! Все прозрачно!
– Ну-ну… – недовольно морщил невыразительный рот управляющий. – Хорошо… Но вы все равно наблюдайте и запоминайте, прошу вас! Это важно!
Он наблюдал и запоминал, но не то, что нужно было управляющему. Он запоминал, как она смеется. Как поворачивает голову, когда ее кто-то звал по имени. Как ходит и присаживается. Как она пьет кофе и накручивает на ладошку прядь русых волос.
Он даже не заметил, как влюбился в нее! А когда понял, то сразу решил жениться. И переехать из большой квартиры в центре города, где им с матерью с каждым днем становилось все теснее.
И вдруг…
И вдруг он обнаружил в своем почтовом ящике конверт без обратного адреса.
«Жди инструкций, сын», – было написано рукой отца.
Володя сразу перепугался. Сразу принялся осторожно узнавать у матери, что слышно от отца.
– Сидит! – беспечно фыркала она, дергая плечами, на которые вернулись дорогой шелк и меха. – Ему еще очень-очень-очень долго сидеть, Володюшка. Он может попросить о помиловании лишь через двадцать пять лет, кажется. Точно не помню. И посчитай, сколько ему будет тогда, сынок! Кем он выйдет? Глубоким старцем, который…
Который никому не нужен, отчетливо читалось за трусливо ускользнувшим материным взглядом.
– Он тебе пишет? – спросил он. – Ему вообще можно оттуда писать?
– Почему нет? Это же не тридцать седьмой год, милый! – фыркнула снова мать. – Писал часто. Да… До тех пор, пока я не развелась с ним. Потом написал очень лаконичное письмо. Последнее. И все.
– И что было в том письме?
– Тварь… – ответила мать без обиды.
– Одно слово?
– Одно слово, сынок. А почему ты спрашиваешь? Он что, что-то прислал тебе?
Ясные, невероятного серого цвета, глаза матери уставились на сына с тревогой. Она тут же молитвенно сложила изящные ручки на груди, яркие губы задрожали.
– Я прошу тебя, сынок! Просто прошу, не отвечай ему! Пожалуйста, живи дальше! Да, ты не стал менять фамилию, это твое право! Может, это и правильно, ты же мужчина, ты должен поступать, как считаешь нужным в данной ситуации, но… Но я прошу тебя, не отвечай ему! Твой отец… Он страшный человек! Я только теперь начинаю узнавать всю правду. И она ужасна, поверь! Прошу тебя, заклинаю! Живи дальше…
И он записку от отца спрятал подальше. И почти забыл обо всем. И тут новый удар. Отец сбежал!
– Когда же это все закончится? – верещала мать тонким фальцетом, запираясь с вечера на все замки и временно прекратив все свои вечерние вылазки. – Когда уже перестанет висеть над нами эта страшная тень этого страшного человека! Я так больше не могу!
К ним постоянно приходили люди из полиции, их вызывали, допрашивали, как много лет назад. Володя подозревал, что за ними за всеми ведется негласное наблюдение. И очень боялся, что однажды в темном дворе услышит осторожный шепот отца, просящего о помощи.
Что ему тогда делать?! Как поступить?! Он все еще любил этого сильного человека, не сломавшегося в страшном месте за эти годы. Но он обещал сообщить полиции, если ему станет что-то известно о местонахождении отца. И знал, что не сдержит своего обещания, если ему станет что-то известно о его местонахождении. И знал, что не сможет спрятать отца, если тот попросит его об этом. Не сможет предоставить ему убежища.
Те несколько дней, пока отец числился беглым преступником, Володя даже есть не мог. Управляющий от него шарахался и даже не вызывал в кабинет на доверительные беседы. Дома повисло гнетущее молчание после трехчасовой истерики матери. Настя даже не появилась в те дни ни разу. И не позвонила. Единственной радостью была Маша. С ней ему удавалось отвлечься. Но стоило вернуться домой, как снова накатывало тревожное ожидание.
А потом, дня через три или четыре, пришло другое известие. Отец был убит при задержании. Убит зверски, даже хоронить было нечего. Его тело разлетелось на куски.
И Володя плакал за поминальным столом вместе с матерью и сестрой. Сцепившись за руки, они все плакали. И как он подозревал, каждый оплакивал что-то свое. Но одно их объединяло в тот момент. Каждый из них почувствовал облегчение. Каждый!
