В пегих кудрях Брайзахера примостилась тюбетейка, в темноте казавшаяся ермолкой.
— Мой дед был еврей. Преподавал в Мюнхене, имел влияние на Шпенглера. Не знаешь Шпенглера? Нет? И не стоит.
Брайзахер слизал с губ сладкий след выпитого кагора. Юсуф был подавлен — все еще переживал из-за своей позорной неудачи с телевидением. Потом медленно сказал:
— А мой дед торговал… Зато отец физиком был. Я его плохо помню: очень тихим, незаметным физиком был… Уважаемым человеком — на его похороны к нам полгорода приехало… Артур-ака, правду говорят, что вы член Австрийской коммунистической партии?
Брайзахер кисло кивнул. Говорить о коммунизме сейчас не хотелось, и он начал тихо и участливо расспрашивать Юсуфа о его жизни.
Уже через полчаса у ног Брайзахера шумел мутный поток чужой памяти. Брайзахер слушал вполуха, больше наблюдая за выразительной мимикой Юсуфа в бронзовом свете восходящей луны. Впрочем, изощренный слуховой аппарат Артура, вышколенный на Фрейде (друг деда, «Коллеге Хаиму от Зигмунта»), зафиксировал и факт неудачи с Женщиной, и тайное посещение Пещеры… Влечение к матери, символическое убийство отца, воображаемая встреча с призраком отца в пещерах — весь зоопарк дядюшки Зигги, а еще утверждают, что Восток и Фрейд несовместимы. Диагноз поставлен, пора переходить к посвящению.
Вытряхнул в пиалу остатки кагора. Посмотрел на звезды — те в ответ весело задрожали, подбадривая: дахин, дахин!
— …мать мне сообщила о ней, что она теперь в Ташкенте и у нее есть другой мужчина, пожилой и богатый.
— Dahin!
— Э? (Испуганные заплаканные глаза, совсем рядом.)
— Что? Нет, я хотел… тебе выразить… так все сложно… Будто идешь к заколдованному замку и никак не можешь дойти…
— …колдованному замку, — нервно вздохнул Юсуф.
— Когда-то ты приедешь ко мне в Зальцбург, мы будем сидеть в старинном парке, пить пиво, и я расскажу тебе свою жизнь… Тоже очень сложную. — И, слегка устыдившись, уточнил: — По-своему сложную.
— Артур-ака, — вдохновенно начал Юсуф. — Вы мне как старш-брат, старш-друг…
Брайзахер терпеливо выслушал эти горячие слова, ласково улыбаясь в темноту. Не прерывая извержений благодарности, полуобнял Юсуфа и повлек в сторону белевшего за карагачами дома, пробормотав кагоровым шепотом:
— Мы замерзли. Идем вон туда… согреться.
В этом доме размещался основной состав экспедиции; но сейчас дом был пуст — все были в райцентре на каком-то байраме. В этот дом приятели и вошли, обнявшись.
С пустыни подул мерзлый, терпкий ветер. Дней через пять раскопки на Маджнун-кале завершатся, и так с ними затянули. Потом Юсуф поедет с Артуром в Самарканд и Бухару — показывать Восток. Потом — в Хиву… Дальше пленка обрывалась. Правда, в запасе оставалась Москва, где учились младшие братья, Хасан-Хусан. И был профессор Савинский, кстати.
Минут пять стояла тишина, тревожимая только спотыканиями ветра о ветвистые карагачи. Потом из дома донесся шум, сдавленный крик «Шайсе!»; хлопнула дверь. Из нее вылетел голый по пояс Юсуф, прижимая к лицу чапан, и бросился прочь. Добежал до прорытого неподалеку дренажного канала.
— Ударил! Убил! Что наделал! Что делать…
Долгий хриплый вой пронесся над черным, как пропасть, полем.
В соленой воде канала булькнула встревоженная рыба.
Лаги стояла около Курантов, скучала, переводчик опаздывал. Не удержалась, купила себе на предпоследнюю мелочь тоненький кулечек соленых косточек. Быстро сгрызла, стала разглядывать окружающих. Окружающие, впрочем, не окружали, а пробегали мимо муравьиной походкой.
Пожилой армянин с бумажным пакетом в авоське, с базара; судя по взгляду, все еще продолжает мысленно торговаться… Семья из провинции, по выговору хорезмийцы, только что вышли, довольные, отметив приезд в столицу кругляшками пломбира в «Буратино». Высокая женщина в очках, два мальчика-близнеца за ней: «Санджар… Саид!» Интересно, кто из них кто?
Лаги начинает представлять, что было бы, если бы Султан родился близнецами. Во-первых, был бы Хасаном и Хусаном. Во-вторых, наверное, все было бы по-другому. Лаги вдруг остро захотелось родить еще. Она улыбнулась этому чувству, окружающий город превратился на секунду в сладкий теплый кисель, очень сладкий и очень теплый.
Близнецы скрылись, куранты пробили половину второго.
— Лаги? Здравствуйте. Я тут — были причины… Как говорят немцы…
Они расположились неподалеку от Комнаты смеха; ветром доносило обрывки какой-то патриотической песни.
Дорогая Луиза!
Как Ваши дела? Как дома? Как семья?
Спасибо Вам за письмо. Я поразился Вашей образованности, свободному пониманию жизни. У нас женщины столетия сидели во тьме и только недавно встали на путь культуры. Вы же словно уже прошли этот путь, но не коллективом, а порознь, и теперь возле ленточки финиша кажетесь в каком-то незаслуженном одиночестве.
Извините за неуместность этих мыслей в письме о любви, но они возникли в горячих спорах с моим другом, Борисом-переводчиком, которого я попросил перевести эти письмена. Мы сейчас много спорим, он считает, что спор — критерий истины. Я настаиваю, что любовь.
После встречи с Вами я испытал глубокое, сокрушительное чувство. Соловей запел с ветвей прозрачной ивы, горлинка ответила с темного кипариса. Мне кажется, я даже понял истину того, что до сих пор читал о коммунизме — это то, что переживает мужчина со своей возлюбленной, только в масштабе всей Родины. Когда я понял это, то увидел удивительный сон. Словно иду я по снежному городу после битвы, трупы еще не убраны со скользких тротуаров. Потом думаю о Вас, отталкиваюсь от земли и…
Лаги посмотрела на Артурика, уплетавшего вафельное мороженое:
— Отрываюсь от земли и — что потом?
— Две строчки закаляканы… — произнес он озябшим языком. — Читайте дальше.
Дочитав письмо, Лаги устало откинулась на спинку скамейки, измазанную сухим пометом. Взяла свое подтаявшее мороженое, поднесла к обкусанным губам. Знаки вопросов, змееобразные знаки. Почему отец не отправил это письмо. Для чего столько лет хранил. Или отправил — но получил обратно. А многолетняя дружба отца с Борисом Леонидовичем Либерзоном. Что ж, в основе мужской дружбы всегда какой-то секрет — иначе дружба не держится.
Одно понятно — почему она была все годы Луизой. Кого она двадцать лет была вынуждена пародировать, воображая, что играет собственную роль. Луиз-за.
— Вы не хотите читать первое письмо? — поинтересовался Артурик, артистично смахнув набежавшую на лоб каштановую прядь.
— Потом. Когда найдутся силы. Не знаю, как вас благодарить за эти письма… Вы занятой человек, телевидение, театр…
— …Еще создаю песни, — подсказал Артурик. И улыбнулся: — Благодарность — один поцелу…
