— И как вы полагаете, граф: сможет ли эта страна когда-нибудь усвоить европейские принципы права?
— Почему нет? Русский народ изначально европейский и христианский. Конечно, рецепция не произойдет так быстро и просто, как хотелось бы. Даже если бы царь понимал преимущества римского права, указами тут вряд ли добьешься многого: только постепенным ростом образованности и богатства.
Разговор перескочил на богатство. Многие высказывались с большим знанием дела. Следует заметить, что именно в таких беседах становится очевидна главная причина предпочтения, оказываемого французами туркам: торговля с ними приносит доход несравненно больший, чем с русскими.
Впрочем, ужасная чума, поразившая Марсель в двадцатом году и погубившая две трети населения, привела к серьезному спаду. Мои усилия ввести провансальских негоциантов в Черное море пропали зря: им стало не до расширения коммерции. Зато о выгодах собственной торговли со странами Востока я задумывался все чаще.
Если даже Европа начинает испытывать трудности с топливом для своих доменных печей, что прикажете делать жителям Египта или аравийских пустынь? Или Персии, тоже почти безлесной? Им остается только покупать железо: почему в таком случае не у меня?
Соперниками могут быть мои земляки-венецианцы, торгующие немецкими изделиями, или индусы, чей товар добирается до турецких владений. Но те и другие занимают позиции, которые легко обойти. Превосходные булатные клинки, украшенные золотой насечкой индийские ружья, дорогая штирийская сталь — пусть продаются и покупаются, как прежде. Не интересуюсь. Луженый лист или гвозди — вот это моё. Не вижу, кто или что помешает мне сбывать сих товаров на сотни тысяч ежегодно. Царь может ввести эмбарго на продажу металла враждебной Турции, или султан запретит отдавать русским мусульманское серебро — не беда. Никто не собирается торговать напрямую, без подставных лиц. Возможно даже, целых подставных компаний. Найдутся у меня и люди с опытом контрабанды в медитерранских гаванях.
Еще ранней весною я приказал венецианцу Франческо Марконато, пять лет назад оставленному в Англии для учебы, а больше — для шпионства за своими и чужими, отправиться в Италию на поиски "Святого Януария" и его команды.
Так вот, команду он нашел.
Судьба корабля, насколько удалось понять из сбивчивого письма Луки Капрани, оказалась печальна. Однажды ночью, пока матросы развлекались на берегу, он сгорел до ватерлинии прямо в порту Ливорно. Капитан, на грани безумия от великой потери, проклинал и самого себя за беспечность, и нового вице-короля неаполитанского Михеля Фридриха фон Альтханна вкупе со старым герцогом тосканским Козимо Третьим, коих подозревал в подкупе негодяев, спаливших судно. Более хладнокровный Франческо сообщил, что Лука позволил втянуть себя в политику, тайно перевозя оружие для строящих заговоры земляков. Ничего удивительного, если "Януарий" сгорел. Впрочем, нельзя исключить более простой вариант: возможно, вахтенные перепились и стали курить, где не следует.
Смирив гнев, я написал капитану, что дам отслужить вину, если он будет вести себя как мужчина, и вызвал погорельцев в Остенде, куда собирался в ближайшее время.
Английские газеты уже давно трубили о страшной угрозе правам и свободе британцев, исходящей из этого городка. Император Карл Шестой соизволил даровать свое высокое покровительство устроенной во Фландрии компании для торговли с Ост-Индией. Семь директоров были назначены для ведения дел; готовился выпуск акций: шесть тысяч паев по тысяче флоринов каждый. Дело выглядело серьезным, не чета бесславно лопнувшему пузырю "Южных морей". Фламандские негоцианты уже совершили десятка полтора плаваний на восток, основали две фактории в Индии и одну — в Китае. Ныне разрозненные начинания собирались подвести под общую крышу.
Ну и почему бы имперскому графу не стать акционером Императорской индийской компании? Момент в высшей степени удачный. Конечно, с большими деньгами можно перекупить долю в старых компаниях: английской или голландской, — но там цена неразумно велика. Могут возникнуть и препятствия, связанные с подданством. Здесь же меня готовы принять с радостью: жалованный титул свидетельствует о благосклонности императора и связях в высших сферах. В противность аристократическим снобам, негоцианты предпочитают новизну старине.
Ничто не благоприятствует коммерции сильнее, чем дружба с властями. Штатгальтером южных Нидерландов считался Евгений Савойский (впрочем, не покидавший Вену), а фактически правил глубоко ему преданный Эркюль-Луи Туринетти, маркиз де При. В Брюсселе я не упустил представиться маркизу и намекнуть в беседе, что графским титулом более всего обязан принцу Евгению.
Подписка имела успех: шесть миллионов собрали за полдня. Де При, услышав о моем участии, недовольно поморщился: его патрон с самого начала противился прожекту, не желая обострять отношения с морскими державами. Однако император на сей раз поддержал другую партию. Предвестие немилости? Истинное отношение Карла к лучшему фельдмаршалу империи ни для кого не было секретом, однако до сих пор коронованный педант терпел стареющего героя, не желая прослыть чудовищем неблагодарности.
В ожидании несчастного Луки и его команды, добиравшихся из Ливорно, стоило воспользоваться случаем и свести дружбу как с новыми компаньонами, так и с чинами имперского правления сей отдаленной от Вены провинции. Брюссель для меня, в некотором смысле, город не чужой: когда-то, давным-давно, я его сжег. Не в одиночку, конечно — в составе французской артиллерии, по приказу маршала Виллеруа. Это был мой дебют на военном поприще: немало времени прошло с той поры, когда шестнадцатилетний артиллерийский ученик снаряжал мортирные бомбы, а потом с детским жестоким любопытством разглядывал пылающие здания. Впрочем, городская ратуша на Гран-плас устояла, а расчищенным французами пространством горожане воспользовались, чтобы пристроить к ней два дополнительных крыла.
Атмосфера не благоприятствовала светским досугам. Маркиз де При, утверждая в новоприобретенных землях власть императора, стяжал открытую ненависть аристократии, избалованной слабым правлением испанских королей. Даже некоторые из его подчиненных заняли сторону местной знати; самый видный из них — генерал-фельдцейхмейстер граф де Бонневаль, великолепно себя показавший в последней войне с турками. Обе партии я интересовал лишь как потенциальный рекрут в междоусобной борьбе; убедившись в моем нежелании принимать чью-либо сторону, они почти перестали замечать пришельца. Единственное исключение — Бонневаль, с коим мы сдружились на почве обмена военными воспоминаниями. Он не оставлял попыток наставить приятеля на верный путь.
— Пойми, Александр, — внушал собеседник (мы обращались по-солдатски, на "ты") — права благородного сословия святы! Устанавливать произвольные налоги даже Его Императорское Величество не вправе…
— Клод, вы тут привыкли к вольностям и льготам в своей Европе: царя Петра на вас нет! Поверь, после многих лет службы ему — то, что здесь именуют несносным тиранством, кажется детскими шалостями.
— Если не сопротивляться угнетению, мы скоро превратимся в таких же рабов, как царские подданные. Сколько славы стяжал принц Евгений воинскими подвигами, столько же позора принесут ему нынешние попытки уравнять дворян с сервами…
