Темпест, побледнев, прикрыла ему рот ладонью.
— Нет, что ты! Никогда!
Страйкер поцеловал ее ладонь, дотронувшись до нее кончиком языка. Ответная дрожь ее тела пронзила его, словно удар ножом.
— Не знаю, что ответить, — пробормотал он. — Хотел бы я сказать, что чувствую то же самое!
Темпест грустно улыбнулась:
— Не надо. Ты не любишь меня, Страйкер. Я знаю. И всегда знала. Я, как и ты, пыталась убить свое чувство, но все было бесполезно. Куда бы я ни бежала, где бы ни пряталась, ты оставался со мной. В мечтах, в снах, в кошмарах… А когда мне начинало казаться, что еще немного — и я забуду тебя, ты появлялся собственной персоной и вытаскивал меня из очередной передряги.
— Выходи за меня замуж. — Эти внезапные слова изумили их обоих.
— Нет.
Темпест надеялась, что душа ее окаменела и больше не чувствует боли. Однако вымученное предложение Страйкера пронзило ее сердце новой, невыразимой мукой. Она рванулась прочь, но Страйкер схватил ее за плечи.
— Ты с ума сошел! — прошипела она. Теперь, когда прекраснейшая ее мечта превратилась в худший из кошмаров, Темпест не могла больше сдерживать накопившуюся горечь. — Ты же меня терпеть не можешь! Ты — великолепная нянька, но замуж за няньку я не пойду! Я не изменюсь, и мы оба это знаем. А ты хочешь, чтобы я изменилась, — это тоже знаем мы оба. Меня нельзя связать ничем — даже любовью. Мои родные пробовали. Думаешь, я не чувствую, как поражает, злит, разочаровывает их мое поведение? Отец посылает тебя сюда, дает тебе самолет, деньги, оружие — все необходимое, чтобы вызволить блудную дочь из джунглей и привезти домой. Думаешь, он ждет, что я останусь дома хоть на неделю? Нет, даже не надеется. Он давно махнул на меня рукой: я — паршивая овца в семействе респектабельных вундеркиндов, и не понимаю, почему он до сих пор не вычеркнул меня из завещания.
Страйкер искал ключи к душе Темпест — и вот она отдала ему всю связку. Она страдает от внутреннего разлада и непонимания родных, чувствует себя недостойной их любви, может быть, искренне хочет измениться — но не может.
Темпест глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Ее родные ни в чем не виноваты: они не могут дать ей того, чего сами не имеют.
— Помнишь мою бабушку Темпест?
— Конечно.
— Вот она меня любила. Не за мои выходки и не вопреки им: просто любила такой, какая я есть. Я в жизни не встречала более тихой, спокойной, благовоспитанной женщины — однако она любила свою бесшабашную внучку. Наверное, у каждого человека есть тайное желание. Я хочу, чтобы меня любили. Просто за то, что я — это я, — Глаза ее блеснули. — А ты… в постели ты меня хочешь, а во всем остальном — ненавидишь. Как я могу остаться с тобой? Как мне жить, зная, что мой любимый едва терпит мои выходки? Как вынести ссоры и упреки? А все это будет — обязательно будет, как только пройдет первое ослепление.
Медленно, страшно медленно Страйкер разжал сомкнутые руки. Он понимал, что Темпест права, и правота ее причиняла ему невыносимую боль. Никогда еще он не чувствовал себя таким беспомощным, таким слабым. Впервые в жизни Страйкер Макгайр оказался бессилен. Для него нет выхода — только горечь от того, что никогда не будут они вместе, никогда не будет у них общего будущего. Безумное желание терзало его тело, желание, подобного которому не могла вызвать в нем ни одна другая женщина, но Страйкер должен справиться с этим. Темпест права, не стоит им опять все начинать сначала.
— Прости меня.
Бессмысленные, бесполезные слова, но что еще он может сказать?
— За что? Ты не можешь полюбить по собственному желанию. А я не могу разлюбить. — Она отодвинулась от него. — Мы оба — такие, какие есть, и другими стать не можем. Моя любовь — это мои трудности. Ты ни в чем не виноват и ничем помочь мне не можешь.
Темпест отвернулась, всей душой желая скрыться от его пронзительных глаз. Однако прятаться было некуда — да она никогда и не позволила бы себе проявить малодушие. В котелке закипала вода: Темпест открыла банку и высыпала туда мясо и овощи, хотя есть ей уже не хотелось.
Ели они в полном молчании. Когда Страйкер наконец заговорил, Темпест вздрогнула от неожиданности.
— Как ты себя чувствуешь? Нет озноба?
— Я в порядке. — Это была ложь, но Темпест не собиралась говорить о своей слабости.
Страйкер протянул ей автомат и лег:
— Тогда подежурь три часа, а потом разбуди меня. Темпест кивнула и, не выпуская автомат из рук, с трудом взобралась на огромный камень, с которого хорошо просматривались окрестности. Со всех сторон доносились приглушенные шорохи, журчание воды, крики каких-то неизвестных Темпест зверей, но весь этот шум не мешал ей слышать, как беспокойно ворочается Страйкер.
«Выходи за меня замуж». Да, такого она не ожидала! Страйкер застал ее врасплох: о таком предложении она даже не задумывалась. Темпест вздохнула. Если бы она могла стать такой, как все! Спокойной, тихой, домашней, довольной налаженной жизнью… Способной любить и принимать любовь. Как же избавиться от демона, сделавшего ее пленницей собственных неукротимых желаний? Этого Темпест не знала.
Страйкер долго лежал с открытыми глазами, всматриваясь в сплетенные ветви тропических деревьев. Все тело его ныло, требуя сна, но душе не давало покоя поразительное признание Темпест. Значит, все эти четыре года она любила его! Как он мог быть так слеп?! Конечно, Темпест непредсказуема, и в ее поведении он никогда разобраться не мог, но, как ему казалось, всегда знал, что она чувствует! Темпест никогда не скрывала своих радостей и печалей… Но нет, как видно, он ошибался.
При этой мысли Страйкер ощутил горечь, как будто Темпест обманула его. Но он не вправе требовать от нее откровенности. Темпест не хотела ставить его в неловкое положение, не хотела, чтобы он чувствовал себя виноватым. Единственным доступным ей способом она защищала себя от ненужной боли.
Страйкер вспомнил бабушку, о которой Темпест говорила с такой нежностью. Темпест-старшая была тихим, робким, даже запуганным созданием — живое воплощение женственности, как ее понимали во времена королевы Виктории. Еще совсем девочкой ее выдали замуж за Кинга — человека сурового и жесткого, совершенно подавившего ее хрупкую индивидуальность. Однако эта женщина была к своей взбалмошной внучке добрее, чем остальные родственники. Темпест права: только бабушка любила ее такой, какая она есть. Не ругала, не причитала, не умоляла остепениться — просто любила.
От Темпест-старшей Страйкер невольно обратился к себе. А он как себя вел? Почему, имея дело с Темпест, он позволял себе терять самообладание? Орал, накидывался с руганью… «Идиотка! Сумасшедшая! Что у тебя вместо головы — кочан капусты?!» Да, именно так и еще хуже. Сколько раз он повторял, что Темпест нужно связать и где-нибудь запереть для ее же блага? А ведь прекрасно знал, что несвобода убьет ее так же верно, как нож в сердце. Она была для него тяжким бременем, божьим наказанием — и безумно желанной женщиной. Как и ее родные, он переходил от раздражения к гневу, от гнева к отчаянию, от отчаяния к усталой покорности… И все это время отказывался разбираться в собственных чувствах. Но теперь видел, что Темпест во всем права. Он хочет ее, но жить с ней не сможет. Им не быть вместе. Но значит ли это, что он должен, как требует Темпест, отказаться от возможности краткого счастья? Они же оба взрослые люди, их влечет друг к другу, так почему бы им не дать воли своей страсти?!
