Лена улыбнулась и поднялась с шезлонга, потом повернула голову в сторону изгороди и крикнула:
— Заходи на чай, вероломный!
— Ладно, попозже.
Тимошкина сунула в руки Лене пару пакетов, а также пачку газет и конвертов, вынутых из почтового ящика Синельниковых, и затараторила:
— Я хороший друг, я купила тебе развратный купальник, развратный лифчик и развратные колготки в сеточку, а еще я присмотрела себе пару кофточек, но некоторые брала на глаз, так что не исключено, что их тоже придется отдать тебе. НУ ЧТО, У ВАС ЧТО-НИБУДЬ БЫЛО?!
— Туся, уймись, пошли в дом, там прохладнее.
— Я сейчас расплавлюсь. Пива нет?
— Нет.
— Так бы и говорила, а то «пива нет»…
— Это старый анекдот.
— Зато мой любимый. Задерни занавесочку, я хочу посидеть в одних трусах.
— Откуда такая стыдливость?
— Я же не знала, что поеду с Максом, а не с тобой! Поэтому и надела нормальные хэбэшные трусы в цветочек. Они очень хороши для женского тела, но совершенно неприемлемы для мужских глаз. Сейчас увидишь…
Через пару минут подруги удобно устроились на деревянных скамейках вокруг стола, Туся осушила первый бокал лимонада и испытующе уставилась на Лену. Та вздохнула.
— Ну, короче… Да!
— Ленка!!! Вы переспали?
— О, нет. Спала я потом, одна и как убитая.
— Ох, это плохо.
— Почему опять?
— Мужчина, который уходит после близости, не желая просыпаться в твоей постели, не готов к серьезным отношениям.
— А я и сама к ним не готова. Мне просто было с ним хорошо, вот и все. И я вовсе не рассчитываю на продолжение истории.
— То есть ты не хочешь, чтобы он еще раз тебя…
— Нет!
— Лена!
— Да. Не знаю. Не знаю я, чего хочу. Просто совершенно точно не хочу получить очередной удар поддых и мучиться еще двадцать лет. Господи, откуда столько писем-то…
— Может, с работы? Давай, посмотрю.
— Наверное, от зрительниц. Мне иногда пересылают сюда. Ты прямо распечатывай и читай, а я буду курицу мариновать.
Тимошкина подвинула к себе пачку конвертов, закинула стройные ноги на табурет и принялась проверять корреспонденцию.
— Так, посмотрим… «Уважаемая Ведущая! Ваша прическа не соответствует вашему внутреннему миру…» — в мусор. «Дорогая Елена! Раньше я считал, что готовить скучно и неинтересно, но после ваших передач у меня открылся несомненный дар…» — в пропасть! «Милая Леночка, всей семьей смотрели вашу последнюю передачу и дружно возмущались вашим коллегой, который пошло острил и заслонял сковородку…» Лен, а они в чем-то правы. Никак нельзя твоего Лопухова редуцировать?
— Нельзя, у него папа в совете директоров. И он нормальный парень, просто любит себя, как и все молодые актеры. В пропасть.
— Хорошо, но я считаю, ты и одна бы прекрасно справилась. Так-с, это у нас что? «К чему бы я ни прикасался — я помню только горячий шелк твоей кожи и мед твоей трепещущей плоти…» Оригинально! Это маньяк, наверное. Смотрит тебя в телике и тихо сам с собой…
— Дай сюда!!!
Лена Синельникова уронила курицу в раковину и стремительно выхватила небольшой белый листок из руки Тимошкиной.
«Я не перестаю думать о тебе после этой ночи. К чему бы я ни прикасался, я помню только горячий шелк твоей кожи и мед твоей трепещущей плоти. Тепло твоего дыхания на моей груди. Вкус твоих губ. Запах разметавшихся по подушке волос. Твой тихий стон… Каждый миг этой ночи впечатался в мою память навсегда. Я вспоминаю о том, что уже случилось, и начинаю придумывать, как это случится в следующий раз. Теперь твоя очередь, сладкая. Ты постучишь в мою дверь, и я открою. Я жду тебя. Не заставляй меня ждать слишком долго».
8
Лена молча сунула листок Тимошкиной и обессиленно опустилась на скамейку.
— Это от него, Туся…
— Bay! Bay!!! ВАУ! Ну почему кому-то все, а кому-то ничего! Вот мне никто таких писем не пишет, а я уж как стараюсь, как стараюсь.
— Что мне делать, Туся? Как мне сопротивляться?
— Лучший метод — раз лежать, два тихо. О чем ты говоришь, Синельникова! Ни одна женщина не может сопротивляться такому мужчине. Это невозможно.
Некоторое время они обе сидели безмолвно, погруженные в собственные мысли, поэтому, когда раздался стук в дверь, обе подскочили как ужаленные и уставились друг на друга.
— Это Макс! Чтоб мне в жизни больше никому не отдаться!
— Но он сказал, что теперь моя очередь идти к нему…
— Может, замучился ждать? Ленка, немедленно смени личико. У тебя на нем написан ужас. Так, все, я ухожу, но буду на связи. Немедленно звони мне, если что.
— Если что — что?
— Если сама знаешь что. Я пошла через черный ход. У тебя нормальное белье? Не хэбэ? Не цветочки? Хорошо бы черные кружева…
— Тимошкина!
— Все-все, ухожу. Ни пуха.
Тимошкина ускакала на цыпочках в противоположный конец дома, а Лена на негнущихся ногах отправилась навстречу судьбе.
Если она сейчас откроет дверь — а она ее откроет! — то эта мука никогда не кончится. Сопротивляться Максу Сухомлинову и тому дьявольскому жару, который от него исходит, возможно только в отсутствие самого Макса. Сейчас он возникнет на пороге и…
Стук повторился, более настойчиво. Лена немедленно разозлилась.
Если он думает, что она деревенская дурочка, изголодавшаяся по мужику и на все готовая ради… в общем, готовая — то он сильно ошибается! Она — уверенная в себе, независимая современная женщина, а каждый глупый дурак в наши дни знает: современной независимой женщине мужик ни к чему. Отлично она прожила эти двадцать лет, проживет и еще сорок.
Внутренний голос немедленно подлил яду:
— А зачем?
Лена внутренний голос проигнорировала, потому что вести бой на двух фронтах у нее все равно сил не было. Набрала воздуха в грудь — и резко распахнула дверь, так что Макс, прислонившийся к ней с той стороны, едва не упал прямо на хозяйку.
— Ох… Салют, Синельникова.
— Здравствуй, Сухомлинов.
— А я вот зашел…
— Зачем?
— Ну… вообще-то ты меня звала в гости.
— Я из вежливости. Заходи, мол, как-нибудь на чай.
— А… понятно. Купаться пойдешь?
— Чего?
— Купаться. Это в воде, я тебе объясню. Находишь побольше воды, снимаешь одежду…
— Сухомлинов, я не расположена выслушивать пошлости.
