— Не надейся, что, всучив мне в руки щетку, тебе удастся меня перехитрить. Я не такой дурак. Тебе нужно прилечь.
— Надеюсь, ты хотя бы согласишься с тем, что я сама знаю, что будет для меня лучше? — Колин принялась натирать шею коня с двойным усердием. — Я знаю, почему ты так упорно хочешь от меня избавиться. Признайся, что ты просто боишься подойти к лошади, — поддразнила она.
Он улыбнулся вопреки своему желанию.
— Мадам, вы не правы.
Это была правда. Он не любил лошадей, но и не испытывал к ним страха. Просто они оставляли его равнодушным.
— Тогда вперед.
Эймон не сразу сообразил, что держит в руках щетку, которую она всучила ему. Отступать было уже поздно, и он осторожно коснулся блестящего бока.
— Ну не так же. — Она не выдержала почти сразу. — Ты как будто не на ферме родился. Вот так. — Она накрыла его руку своей маленькой ладонью и почти прислонилась к нему плечом, показывая, как нужно чистить. — Так, теперь ударь щеткой о скребок, чтобы стряхнуть пыль и волосы. Ну не на себя же, а в сторону! Уже лучше. Прижми щетку плотнее, но старайся не делать резких движений, — продолжала она командовать. — Некоторых лошадей это нервирует. Плавно, но сильно.
Эймон окаменел. Ему вдруг пришло в голову, что он может найти другое занятие, которое отвечало бы ее требованию «плавно, но сильно».
— Теперь ты сам, — отпуская руку и отступая от него на шаг назад, сказала Колин. Она вдруг осознала, что ее тело почти трется о его, имитируя более интимный акт. Несмотря на беременность, ее пронзило желание.
Спустя минуту он спросил, едва скрывая смех:
— Ну как, получается? Давай-ка я теперь почищу ему копыта.
— Ах, ты, негодник!— возмутилась Колин. — Ты смеялся надо мной, — набросилась она на него.
— Было немного, — усмехаясь, признался Эймон. — Но ты сама виновата. Надо было сначала спросить, помню ли я, как чистить лошадь. Ты сама за меня все решила.
— А ты мог бы и сказать.
— Мог бы. Но тогда не получил бы столько удовольствия.
— Ну погоди, Эймон Мерфи. Я с тобой за это еще расквитаюсь, — пригрозила она, но испортила эффект, весело расхохотавшись.
— Именно на это я и рассчитывал, — ничуть не смутившись, сказал он, втайне радуясь, что его розыгрыш удался.
Он немного почитал про ложные роды и теперь знал, что это обычно свидетельствует о повышенном кровяном давлении и эклампсии. Что было не очень хорошо. Вот он и попытался заставить ее хоть немного расслабиться. И ему это удалось!
Вообще-то говоря, ему просто нравилось слышать ее легкий смех и видеть ее улыбающееся лицо. В ее присутствии он смеялся чаще, чем за все годы, проведенные в Нью-Йорке.
Неожиданно ее лицо исказила гримаса, и она согнулась чуть ли не пополам.
В одну секунду он уже поддерживал ее за плечи.
— Что с тобой? Опять ложные роды?
— Нет, вряд ли,— наконец выдохнула она. — Я так думала сначала, но теперь...
Эймон похолодел.
— Что теперь?
— Это повторяется весь день.
— Весь день?!
Она кивнула и закрыла глаза, учащенно дыша.
— С каким интервалом?
Боль немного утихла. Колин смогла выпрямиться и даже улыбнулась.
— Примерно каждые десять-пятнадцать минут.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Когда какой-то водитель попытался их обогнать, Эймон не дал ему этого сделать и выругался сквозь сжатые губы.
Сидящая рядом на пассажирском сиденье Колин, выдержав очередную болезненную схватку, улыбнулась и вытерла пот со лба.
— Ты же знаешь, что тот водитель не был ни в чем не виноват.
— Ты чертовски права. Это не он не ждал того момента, когда кое-кому уже давно надо было быть в больнице.
— Ты обвиняешь меня в том, что я не сразу сообразила? В любом случае я обещала не рожать в твоей арендованной машине, — напомнила она.
— Не сразу сообразила? — не поверил своим ушам Эймон и бросил на нее недоверчивый взгляд. — Значит, тебе понадобилось шесть часов, чтобы сообразить, что ты рожаешь, зная, что эта чертова больница находится у черта на куличках?
— Всего лишь сорок миль, — поправила Колин, чувствуя потребность как-то оправдаться. — К тому же, я читала, что в некоторых случаях роды могут длиться несколько дней, а у меня еще работы было невпроворот. Я подумала, что если еще немного подожду, то, во-первых, закончу кое-какие дела, а во-вторых, меньше времени проведу в больнице. Убью одним выстрелом сразу двух зайцев.
Эймон испустил тяжкий вздох.
— Первым, кого ты скоро точно убьешь своим упрямством, буду я. И если все же ты родишь ребенка в машине, я не уверен, что долго проживу после этого.
— Если ты боишься за машину, я все уберу, — пообещала она.
Воздух со свистом вырвался из его сжатых губ, когда на дороге образовалась очередная пробка.
Эймон повернулся и посмотрел на нее.
— О чем ты только думаешь? Какая машина? У меня сейчас голова занята совсем не этим.
Он снова перевел взгляд на дорогу, но Колин успела заметить мелькнувшую в его глазах панику.
— И чего ты так волнуешься? — Незаметно для себя она развеселилась. — Рожаешь-то не ты. Уверена, многие женщины спокойно рожали в машинах, как некогда в поле. Чем я хуже?
— Действительно, а чего волноваться-то? — Эймон не скрывал своего сарказма. — Ну и что из того, что ты родишь в машине? Женщин, рожавших в машине, может, и достаточно, но вот в машине, застрявшей в пробке, вряд ли найдется так много.
— Зато запомнится на всю жизнь.
— Вот я этого точно не забуду, — с чувством сказал он.
— Ах ты, зараза, — вдруг выдохнула Колин, и ее лицо исказилось от боли.
Эймон сразу вспотел, с тревогой глядя на нее и переживая ее боль как свою собственную. Следя за светофором, он нащупал ее руку и постарался несильно сжать, хотя сейчас ему больше всего хотелось ударить по чему-нибудь кулаком от собственного бессилия.
— Ты только держись, скоро приедем. Не забывай дышать. — Он вытер пот с ее лба.
— А я что делаю? — не сдержалась она и — открыла глаза. — Только и делаю, что дышу и дышу.
— Вот и хорошо. — Он старался говорить спокойно и уверенно, не зная толком, кого он больше успокаивает, ее или себя. — Понимаю, тебе больно, но...
— Ох! — выдохнула она и вцепилась в его руку. Ее ногти больно впились ему в ладонь. — Откуда ты можешь знать об этом?
— Хорошо-хорошо, — покладисто согласился Эймон. — Я думаю, что представляю, как тебе должно быть больно.
