Мысли прыгали, они плясали и топали в Ритиной голове. А если бы мама увидела ее с такими волосами? Или у нее был бы мобильник с цифровой камерой?
Она покрутила головой, невольно ожидая привычного движения густых длинных волос. Они всегда шлепали по лицу, просветляя мысли. Но сейчас ничего, кроме прохладного ветерка, она не ощутила.
— Нет, нет, это не моя дочь! — исступленным голосом прошептала Рита, изображая маму. — Это камера виновата, с ней что-то случилось!
Рита представила круглые мамины глаза, а в них — неподдельный ужас. Потом уже своим собственным, нынешним голосом Рита ответила:
— Мама, это не я. Ты видишь одного… человека. Его зовут Иван Гришкин. Я стала им… На время. Так надо.
Рита умолкла. Ей не хотелось отвечать мамиными словами. Скорее всего, трубку перехватил бы папа… Петруша тоже захотел бы посмотреть, что случилось с сестрой.
«Но волосы отмоются», — отрастут, сказала себе Рита и смело посмотрела в зеркало. Бабушка права: жизнь — качели. Так и летаешь на них: от хорошего — к плохому, от плохого — к хорошему.
Но… кто это там, в глубине стекла? Это не ее лицо, это лицо Ивана. Неужели… неужели перевоплощение, которое начала она сама, продолжается?
— Привет. — Она увидела, как двигаются губы на широком лице. Быстро обернулась.
— Фу-у, ты так тихо вошел, я не слышала.
— Вот, — сказал он, — тебе.
— Что это? — Она смотрела на сверток.
— Подарок. Я хотел дождаться дня рождения, но не мог.
Рита приняла сверток, перевязанный зеленой ленточкой.
— Ого, — пробормотала она. — Что это…
Пальцы развязывали узелок на ленте, он был странный, но Рита умела распутывать самые замысловатые. Папа научил, когда пытался вырастить из нее девочку с мальчишескими талантами. Правда, мама быстро остановила его, пообещав родить настоящего мальчика. А девочка пускай ею останется. Но кое-чему он успел научить Риту.
Рита развернула бумагу. Ого! Она увидела то, о чем мечтала. Она держала в руках унты из оленьего меха, расшитые бисером. Рита сразу узнала солнечные круги — особый знак семьи Ивана Гришкина. Но в орнамент входили не только они.
— Елочки-человечки-тропинки-речки… — бормотала Рита.
— Твой размер, — заметил он. — Когда ты спала у нас дома, я измерил твою стопу, — признался Иван.
— Ты? Я не слышала…
— Нет, — он улыбнулся. — Ты пробежала двадцать километров на лыжах. После этого спят, как говорит отец про ездовых собачек, без задних ног.
Рита покраснела.
— Я мог бы измерить твой след на снегу, — добавил он, — но тогда размер вышел бы неточным. Мама хотела и девочки тоже, чтобы они тебе подошли. Они шили их все вместе. Украшали тоже.
Она хотела кинуться ему на шею, расцеловать его. Сказать, что целует вовсе не его, а его маму, сестер… Но удержалась.
— Спасибо, Иван. Передай своей маме и девочкам, что я… что мне… Ну в общем, здорово…
— Надень, — приказал он. — Я должен им сказать правду.
Рита нахмурилась, неуверенная, что надела носки без дырок. Ей было лень штопать шерстяные носки.
— Ну… ладно, — пробормотала она, сбросила правый сапог, быстро засунула ногу в один унт.
— Как раз, — выдохнула она с облегчением по двум причинам сразу. Носок в порядке, и унт подошел.
— Второй, — монотонным голосом приказал Иван.
Рита подчинилась.
— Все отлично, — сказала она, пройдясь по комнате. — Я теперь настоящая манси? — Иван наклонил голову набок, испытующе глядя на Риту. — Не спорь, очень важная комиссия признала во мне тебя.
— Конечно, признала, потому что ничего не понимает, — Иван поморщился.
— Разве я плохо вошла в твой образ? Никогда не соглашусь!
— Никогда не надо соглашаться, если считаешь по-другому, — спокойно заметил Иван. — Эти унты — благодарность всей моей семьи.
— Ты им рассказал? — Она быстро повернулась к нему.
— Конечно. У меня нет тайн от семьи, — говорил Иван, любуясь унтами на Ритиных ногах. — Скажи, ты была когда-нибудь в Новосибирске?
— Никогда, — ответила Рита и почувствовала, как настроение упало. Но она снова посмотрела на яркие унты и повеселела, они вернули ей солнечный свет. — Как в них тепло! — Она села на стул и постукала унтами друг о друга.
— Я думаю, там можно в них ходить, — продолжал Иван.
— В них можно ходить даже в Москве! — воскликнула Рита.
— В Москве? Ты там была?
— Нет, — сказала Рита. Она уже открыла рот, чтобы рассказать Ивану новость — ее отца переводят в Москву. Но он огорчится, а ей не хотелось.
Все так хорошо они продумали — после окончания учебного года директриса везет их в Новосибирск. Иван устраивается в музыкальную школу, ее открыли выпускники консерватории, увлеченные этнической музыкой. Со всего Севера и Сибири они собирают талантливых ребят, учат, а потом создают ансамбли и везут на гастроли. Иван рассказывал, что такие, как он, «звенящие мальчики», выступали в Германии, Швеции, Финляндии, Венгрии.
Рите приготовлено место в спортивной школе, у брата Галины Даниловны. Он набирает группу будущих биатлонистов.
На самом деле Рита мало что знала о биатлоне. Только главное — надо хорошо бегать на лыжах и метко стрелять. Похоже, у нее талант к тому и другому. А брат Галины Даниловны соединит ее таланты.
«А теперь — кто знает, что будет», — думала Рита.
— Прогуляем их? — спросил Иван, указывая на унты.
Рита вскочила.
— Конечно. Вот если бы еще надеть малицу…
— Наденешь мою, — сказал Иван.
Рита быстро оделась, они вышли. Уже нет такого мороза, как зимой, по неясным признакам, по запахам ясно — скоро весна.
Зазвонил мобильник, Рита выдернула его из кармана. На дисплее высветилось: «Мама».
— Привет, мам!
— Рита, мне позвонила Галина, она объяснила, какая ты у нас талантливая спортсменка.
— Ха-ха-ха! — отозвалась Рита, оттягивая момент, когда мама скажет что-то важное. Она чувствовала это по ее тону.
— Так вот, мы с папой подумали, что ты уже достаточно взрослая, чтобы решить. Если хочешь воспользоваться случаем, то есть грантом, можешь поехать в Новосибирск. Галина говорит, все воспитанники ее брата становятся чемпионами. Сейчас спорт — хороший бизнес, кроме всего прочего.
— Мне дали грант на год, мам! — Рита чувствовала, как сердце зашлось от радости. — Если я окажусь бездарью, я сразу прилечу к вам.
Теперь смеялась мать.
— Конечно, куда еще лететь бездари! Никто, нигде ее не ждет, только родители и дом. Но я приеду в Тюмень летом, ты тоже. Соберем вещи и разъедемся, — она хрипло засмеялась. — Да, дочь, жизнь — это качели, но не мы их раскачиваем. У тебя все в порядке?
