Андрей подался вперед. Он наклонился к ней, она сидела не двигаясь, ждала, затаившись, словно большая кошка, приготовившаяся свернуться в клубочек.
Она почувствовала его дыхание на лбу, челка зашевелилась, потом ее щеки ощутили тепло, а нос учуял запах его лосьона после бритья. Острый, свежий, с ароматом грейпфрута.
Его губы были сухими и горячими. Казалось, они лопнут от сухости. И чтобы этого не произошло, на помощь поспешил язык. Огненный кончик его языка ввинтился между ее губами, надавил, ее губы раздвинулись, и язык его уперся в барьер сжатых зубов. Он застонал, требуя впустить его, он хотел узнать — как там нежно, влажно, мягко.
Сердце Ирины забилось в панике. Она целовалась с мужчинами, но поцелуи воспринимала как что-то дежурное, полагая, что не это главное, главное — после, в постели… Но этот поцелуй грозил перевернуть ее всю. Вывернуть наизнанку. Уже сейчас ее тело требовало большего, оно толкало ее к нему, ему навстречу, требовало содрать с него эту воловью кожу куртки, добраться до другой, его собственной. Такой же горячей, как его губы. Той, которая потом станет влажной, как его язык.
Она расцепила зубы и впустила его язык. Он рванулся внутрь с такой силой, что она откинулась на спинку сиденья и простонала. Его язык кружил по чувствительному своду неба, прошелся по зубам, потом вынырнул, как утомленный пловец на берег, и затих на нижней губе.
Она слышала его дыхание, прерывистое, частое. Его руки соскользнули с ее плеч на грудь и замерли. Она почувствовала, как соски дернулись к его ладоням, и с тоской подумала, что майка и толстый свитер не пропустят их туда, куда они так стремятся.
Но она ошиблась. У него были чуткие ладони, они нашли твердые пики и принялись кружить над ними. Невероятное чувство охватило ее — она никогда не думала, что такое прикосновение — даже не тела к телу, способно заставить ее дрожать.
Его рука медленно поползла вниз и безошибочно замерла на ямке пупка, тоже скрытого теплой одеждой. Потом, секунду помедлив, нырнула за пояс джинсов.
Пояс не был тугим, Ирина не любила, когда что-то из одежды давит, и всегда покупала вещи посвободней, при ее изящном размере это ничуть не портило общего вида. Поэтому его рука беспрепятственно устремилась ниже и глубже и замерла, словно ожидала разрешения.
Ирина выгнулась навстречу руке, не в силах справиться со своим упрямым телом.
Рука рванулась вниз и застыла, словно обожглась.
— Ты хочешь меня! — услышала она восторженный хрип.
Ирина застонала, чувствуя, как разум отключается, и все ее тело наполняется, заливается восторженной сладостью, она купалась в ней, ныряла и выныривала, она дрожала и хватала ртом воздух.
— Какая ты горячая женщина, Ира, — слышала она словно через толщу волн, накрывающих ее с головой. — Я так и знал. Я хочу тебя по-настоящему. А ты хочешь меня?
— Да-а, — выдохнула она и открыла глаза.
Его глаза тоже улыбались. И набухшие от поцелуя губы.
— Я рад, я очень рад, — пробормотал он, а потом спросил: — Мы едем на предрассветный завтрак? — Голос его был низким от желания. — Я знаю, у тебя есть для меня блюдо. Оно давно готово. Правда?
Она ничего не сказала. А что она могла сказать? Он был совершенно прав.
* * *
Они вошли в ее квартиру, молча сбросили куртки, следом полетели свитера и майки, плед с постели взмыл в одно движение и накрыл ковер, так же молча они упали на кровать. Они продолжали то, что начали в машине.
Они начали с того места, на котором остановились: Ира почувствовала его руки на своих бедрах, руки были прохладные, она вздрогнула от неожиданности, но потом его горячая плоть настойчиво ткнулась между ее бедер.
Он быстро скользнул в нее, да, он не ошибся — она на самом деле была готова. Ирина застонала и обхватила его руками. Крепкая спина напряглась, ее тонкие пальцы забегали по ней, как у слепого человека, который хочет узнать того, кто с ним рядом.
Она перебирала пальцами позвонки, словно пересчитывала их, добралась до самого последнего, нащупала копчик, и, сама того не подозревая, тем самым заставила его поторопиться. Он дернулся раз, другой, третий, она чувствовала, как горячая влага перетекает в нее, она раскинула руки и смотрела в потолок, который показался ей незнакомым. Потом улыбнулась в ответ на свой вопрос — почему потолок показался ей чужим? Да все очень просто, она спала одна и не на спине, а всегда свернувшись в клубочек.
— Ты как? — спросил он через несколько минут, уже отдышавшись и устроившись рядом с ней.
— Знаешь… Я впервые увидела свой потолок. Он мне понравился.
Андрей приподнялся на локте, чтобы внимательно посмотреть на нее. Потом догадался, о чем она, и улыбка расползлась до ушей.
— Я рад, что первым показал его тебе.
Потом помолчал и спросил как бы между прочим: — Ты недавно делала ремонт? Она засмеялась.
— Нет, лет четырнадцать назад.
— Тогда я просто счастлив. Столько лет оставаться в неведении!
Они засмеялись.
— Так как насчет завтрака? — поинтересовалась Ирина. — Аппетит не пропал?
— О нет. Я готов! Всегда! — Он рывком сел на краю постели. Ира медленно устроилась рядом с ним.
— Ты красивая, Ирина Свиридова. Необыкновенная. — Он положил голову ей на плечо. — И колючая.
— Ты считаешь, у меня слишком острое плечо?
— Язычок. У тебя острый язычок.
— Какой из них?
Он вскинул брови.
— Вот на этот вопрос я кажется не отвечу. Хотя постой-ка… постой.
— Я вижу, как у тебя крутятся в голове шестеренки, — ухмыльнулась она.
— Так-так… зацепление уже идет… У тебя оба языка острые. И русский и английский!
— Отлично, студент! Ты прошел тест на выживание! Не пропадешь ни при каких обстоятельствах.
— Спасибо, педагог. Я надеюсь даже позавтракать. Сегодня.
Ира протопала на кухню, сварила кофе, пожарила хлеб, достала банку с вишневым джемом, сыр. Запахнув полы длинного голубого халата, она в раздумье рассматривала содержимое холодильника.
— Слушай, ты как насчет омлета? Или сварить яйца?
— Если у меня есть выбор, то я предпочел бы их в мешочек. Ты сможешь сварить именно в мешочек? Не всмятку и не вкрутую?
— Я могу все, — спокойно сказала Ирина.
— Ты не лишена нахальства.
— Причем уже давно. Помогает в жизни.
— Но оно не заменило тебе счастья, правда?
— Ты хочешь оспорить русскую народную пословицу? — Ирина по привычке стала искать английский эквивалент, как на уроке с иностранными учениками. Потом бросила несвоевременное занятие, перед ней не ученик и не иностранец, а человек, который сам отлично чувствует слово. Между прочим, отметила она, может быть, ее прежние романы не приносили ей удовольствия потому, что это были люди другой среды… — Если честно, то…
