— Как? Как он мог запереть свою жену?
— Он не хотел, чтобы она в его отсутствие выходила из дома или принимала кого-нибудь. Муж — глава семьи и глава жены.
— Но… Как странно… — Агния покачала головой.
— А разве у вас в стране так не принято поступать с женами?
— Лет сто назад, пожалуй, такие мужья и встречались, но теперь… Теперь, ежели бы кто так поступил с собственной женой, его осудило бы все общество.
— Ах, как интересно… — Дамы посмотрели на нее с не меньшим вниманием, чем она на них.
— А в вашей семье? — Агния обернулась к Марселу, который сидел тут же, рядом с ней. — Твой отец тоже запирал твою мать в доме?
— О нет. — Тот серьезно посмотрел на нее. — Никогда. Мой отец не мог так поступать, он был человек другого склада.
— А ты?
— Я тоже никогда бы так не поступил.
Агния посмотрела на Марселу и почему-то подумала, что, конечно, он не обманывает ее, но… Но как знать, не способен ли он на куда более худший поступок, чем запирание жены на ключ? Она невольно поежилась. Другая страна, другие нравы… Ей неожиданно стало крайне неуютно. Она не понимала этих людей, не понимала их жизни и даже теперь немного побаивалась Марселу. Да, он был сдержан, воспитан, никогда не позволял себе ни единой грубости ни по отношению к ней, ни просто в ее присутствии к кому-либо другому. Он даже со своими рабами был изысканно вежлив, и все же было некое «но»… Когда они оставались наедине, в моменты любви, она не могла не чувствовать и не понимать его необузданности, так тщательно скрываемой им при свете дня. Она посмотрела на Марселу. Тот ответил на ее взгляд и улыбнулся. Агния улыбнулась в ответ, приняв на себя невозмутимый вид.
— Прости, я оставлю тебя на минуту, — пробормотал Марселу. — Мне надо переговорить с полковником Аламейдой об одном деле.
— Конечно, — согласно кивнула головой она.
А разговор между тем продолжался. Она уловила последнюю фразу.
— …и опять разговоры аболиционистов.
Агния встрепенулась.
— А как вы относитесь к этим разговорам об отмене рабства? — Донна Кандида посмотрела на нее.
— Не знаю… Могу лишь сказать, что у нас в России тоже было рабство[7], еще и десяти лет не прошло, как его отменили.
— Вот как? У вас были негры? — Это молодая дочка доньи Кандиды вступила в беседу.
— Негры? Нет. Крестьяне.
— Белые?
— Да.
— Белые рабы… Как интересно, — протянула донна Кандида. — И что же, вы всех освободили?
— Да, синьора.
— А у вашего отца были рабы?
Агния улыбнулась:
— Да. Что-то около полутора тысяч душ.
— О-о, — в голосе доньи Кандиды прозвучало восхищение. — Это очень много.
— Да, немало, — согласилась Агния.
— А у вашего мужа?
— Когда мы поженились, отмена рабства уже произошла, — ответила она.
— Дорогая, — это вступила в беседу жена полковника Аламейды, — я все хочу у вас спросить, но… Не сочтете ли вы это за дерзость?
— Нисколько, — вежливо ответила Агния, подумав при этом, что полковнице так много лет, что ее любопытство ей вполне можно извинить.
— Дорогая, — опять приступила полковница, — вы так молоды! Вам ведь не более двадцати пяти, не так ли?
— Двадцать три, синьора Аламейда.
— О-о! — Дамы переглянулись. — Но вы уже вдова…
— Верно, — Агния мысленно вздохнула.
— Сколько же лет было вашему покойному супругу? Он был, верно, молодым человеком? Отчего же он умер?
— Моему покойному супругу был шестьдесят один год, когда он скончался. Вместе же мы прожили два года, — решила уточнить она во избежание дополнительных вопросов.
— О-о, какой солидный брак, — уважительно посмотрела на нее полковница. — Ваш отец был весьма дальновидным человеком!
— Мой брак устроил мой брат, — уточнила Агния, тут же живо увидав Вольфа перед своим внутренним взором.
— В таком случае какой мудрый у вас брат. Он намного старше вас?
— На пятнадцать лет.
— Вот видишь! — громко обратилась полковница к дочери доньи Кандиды, сидевшей близ нее. — А ты не хочешь выходить замуж. Эта дурочка уверяет, что жених слишком стар для нее. — Полковница вновь обернулась к Агнии.
— Но он действительно старик! — протянула девица, нахмурившись.
— Ну чем плох такой брак? Вы разве можете пожаловаться на своего покойного супруга, донна Агния?
— Нет, — Агния покачала головой.
Она действительно не могла на него пожаловаться.
— Вот с кого надо брать пример. — Полковница обернулась к девице, а после к ее маменьке, с которой желала обсудить кандидатуру престарелого жениха.
— А сколько лет вашему жениху? — Агния украдкой наклонилась к девушке.
— Это ужасно, — мрачно ответила та. — Шестьдесят два.
— Не расстраивайтесь. Он долго не протянет, — преспокойно заметила Агния.
Девушка изумленно посмотрела на нее, а потом вдруг прыснула в кулак. Агния улыбнулась ей в ответ и приложила палец к губам, призывая к молчанию и осторожности.
— Что вас так развеселило? — Марселу, заметив веселый вид Агнии, тут же подошел к ней и склонился с вопросом.
— Старые мужья, — ответила она.
— Мужу доньи Агнии, который умер, было шестьдесят лет! — заговорщицки шепнула девица Марселу.
— Вот как? — сказал он. — А я не знал, — прошептал он уже ей на ухо. — Как же ты с ним жила?
— Я тебе после расскажу, — так же тихо ответила она.
— Ну, довольно об этом… — Марселу склонился еще ниже, к самому ее ушку. — Мне бы хотелось уйти отсюда и остаться с тобой наедине…
Агния улыбнулась и ответно пробормотала, стараясь, чтобы никто ничего не услышал:
— Тогда я пойду сейчас. А ты уходи позже…
13
— Как вам нравится здесь? — Синьора Сан-Пайо, весьма изысканная дама, безупречно говорившая по-французски, очень прямо сидела за столом и, улыбаясь, все же довольно пристально рассматривала Агнию.
Агния, в свою очередь, не менее пристально рассматривала ее, пытаясь, однако, замаскировать свой интерес. Она не была уверена, что ей это хорошо удавалось, но все же тешила себя надеждой, что не слишком выдает свой интерес.
