– Я не живу здесь постоянно – так, бываю наездами. Наверное, выпил как-то кофе и уехал, а про чашки забыл. Ладно, не мыть же их теперь. Можно выкинуть. Заходи, не жарься на солнцепеке. В доме всегда прохладно.
Саманта мысленно отметила, что кофе в тот раз Эд пил явно не один, что эта пасторальная резиденция – идеальный загородный «сексодром», и что ей, возможно, также уготована участь очередного трофея. Оставалось лишь пройти внутрь.
– Сад, конечно, и на сад-то не похож, – говорил Эд, идя следом за ней, – но мне неохота нанимать целую армию ландшафтных дизайнеров, садовников, цветоводов, чтобы они засадили все вокруг какими-нибудь карликовыми соснами, между ними разбили клумбы с крокусами и орхидеями, а оставшееся пространство засыпали цветными стеклышками, гравием и прочей декоративной дрянью. Всю эту красоту нужно будет круглогодично поддерживать в порядке, а я не вижу в этом никакого смысла – не хочу жить в оранжерее, по которой бегают полуголые парни с поливочными шлангами и садовыми ножницами. Я не гей и не стареющая богатая вдова… А потом на цветы начнут слетаться осы, пчелы, а рядом корт – я предпочитаю периодически играть здесь спокойно, в свое удовольствие, не гоняя ракеткой разных кусающихся тварей. Да и, честно говоря, мне нравится это чистое голое поле. Люблю ощущение бесконечного зеленого пространства. Это ощущение корта. Трава под ногами, небо над головой, и никаких излишеств. Наверное, поэтому я до сих пор и играю… Ну как, тебе нравится?
Не понравиться не могло. Дом изнутри оказался классическим кантри-хаусом, весь первый этаж являлся, по существу, одним огромным залом: кухня плавно перетекала в столовую, а затем в гостиную, украшенную исполинским камином. Стены не были обшиты деревянными панелями: вокруг торжествовал все тот же серый неровный камень. Саманта посмотрела вверх: над головой нависали мощные балки из черного дерева, на которые были уложены поперечные стропила. Этот же тяжеловесный старомодный стиль господствовал в интерьере ближе к кухне: массивные потрескавшиеся стулья грудились вокруг дощатого стола на толстых ножках, скорее даже на бревнах. Но чем дальше, тем обстановка становилась современнее и легче. Рядом с грубо обтесанным темно-вишневым верстаком, на котором красовалась гигантская модель корабля, неожиданно обнаружился телевизор. В стойке под ним – гора видеокассет, рядом столик из черного матового стекла, вдалеке виднелись ярко-алый, закиданный подушками диван, дивный торшер, ножка которого пряталась в пирамиде из ротанга, странноватые напольные часы… У главного входа царил торжественный полумрак, но другой конец помещения был залит светом: солнце светило прямо сквозь высокую стеклянную дверь, ведущую непосредственно к корту. К тому же эту изумительную комнату наполняли самые разнообразные, очень интересные предметы, которые хотелось немедленно разглядеть.
– Ну как? – повторил Эд.
– Бог мой… Здорово. Просто настоящий музей. Сколько тут всего…
– Да… Не музей, скорее хранилище подарков и сувениров из разных стран. У меня этого добра столько – девать некуда. Вот посмотри. – Эд снял с настенной полки какое-то блестящее страшилище и повернул к свету. Теперь стало ясно, что у Эда в руках позолоченный петух натурального размера, сидящий на стреле. Стрела была закреплена на четырех стержнях с буквами «С», «Ю», «В», «З», указующих на четыре стороны света. – Это из Франции. Латунный флюгер. Вроде бы точная копия старинного флюгера, который что-то там символизировал. Мне советовали посадить это чучело на крышу и уверяли, что в случае опасности петух громко закукарекает. Но я не решился. А то еще действительно как заорет в полночь, как забьет крыльями…
Саманта засмеялась и взглянула на стену. Над камином висела картина в коричнево-красных тяжелых тонах. Уходящие вдаль кипарисы, плоские бурые холмы, белый асимметричный домик, буйство маков на переднем плане… Саманта указала на нее пальцем:
– Тоже подарок?
– Да, из Испании. От какого-то модного художника. Имени не помню.
– Между прочим, неплохого художника, – отозвалась Саманта, медленно продвигаясь вперед. – Немножко в стиле Ван Гога. Но столько маков… В этом пейзаже есть что-то наркотическое.
– Ты тоже заметила? – удивился Эд. – Верно… Почему-то эта картина меня всегда усыпляла.
Около напольных часов, сразу привлекших внимание Саманты, стоило задержаться. Это были классические старинные часы, но подставкой им служил узенький шкафчик-витрина, в котором место маятника занимали стеклянные полки, уставленные моделями машинок.
– Часы мне подарили в Германии, – сказал приблизившийся Эд. – Говорят, такие стояли в домах богатых бюргеров. – Он открыл дверцу шкафчика и вытащил зеленую машинку явно сельскохозяйственного вида. – Тоже из Германии. Трактор «Фендт дизельрос». Очень популярная штучка для коллекционирования. Точно такая же, как ее прототип тысяча девятьсот пятьдесят первого года. Посмотри: сиденье из бруса, резиновые шины – все как настоящее. Даже приборная доска! Видишь кнопочки? А вот… – Эд бережно водрузил трактор на место и вытащил тускло-серебристую модель, покрытую блеклой голубенькой краской. – Одна из первых моделей итальянского классического мотороллера. Можно сказать, топ-модель. Их выпускали в Турине сразу после Второй мировой войны. А теперь посмотрите налево, как говорят гиды… – Эд подвел Саманту к модели корабля. – «Мэйфлауэр» – знаменитый трехмачтовый парусник. Такелаж, паруса – все воспроизведено в точности.
– А это? – Саманта указала на модель поменьше: корабль с пятью парусами, украшенный бело-красными флагами с золотыми коронами.
– «Сан-Франциско», испанский галион четырна–дцатого века. Классная вещь, правда?
Саманта небрежно кивнула. Ее внимание уже привлекла другая классная вещь, показавшаяся ей настоящим произведением искусства. Рядом с диваном она заметила настольную лампу, сделанную в виде девушки-танцовщицы – стройной блондинки в белом платье с сочно-розовыми цветами. Танцовщица стояла на цыпочках, неестественно выгнувшись назад и запрокинув голову. Одной рукой она придерживала, или поправляла, волосы, а на вытянутой другой непонятно как балансировал золотой шар-абажур. Саманта восхищенно ахнула.
– Какая грациозная! Какая легкая… Словно дышит – и она сама, и платье, и волосы…
Эд, подойдя еще ближе, переводил взгляд то на Саманту, то на лампу.
– А знаешь, она похожа на тебя. Нет, правда, очень похожа. И прическа, и фигура… Запрокинь-ка голову. Пожалуйста…
Откинув голову назад, Саманта закрыла глаза. Здесь не было зрителей, болельщиков, поклонниц, фото– и телекамер – вообще никого. А прикосновение его губ оказалось куда более будоражащим, мутящим мысли и чувства, нежели несколько часов назад. Любовное томление, нараставшее в ней исподволь и клокочущее где-то глубоко, неожиданно вскипело, словно молоко, ринувшееся пеной через край кастрюльки, и с алого упругого дивана, ворсистая пружинящая поверхность которого была нагрета медленно отступающим солнцем, полетели на пол все подушки… Само же солнце предпочло деликатно ретироваться: оно не видело необходимости становиться третьим участником этой горячки – жара хватало и без него.
