В мире Геродота едва ли не единственным депозитарием памяти был человек. И чтобы извлечь то, что хранится в памяти человека, обращались непосредственно к нему; а если он жил далеко, то отправлялись в путь; а когда встречались — садились рядом и слушали его рассказ; слушали, запоминали, а иногда записывали. Именно так появляется репортаж как жанр.
Вот и бродит Геродот по свету, встречается с людьми и слушает их рассказы. Они сообщают ему, кто они, рассказывают свою историю. Но сами-то они откуда знают, кто они такие, откуда взялись? Говорят, что слышали от других, прежде всего от своих предков. Те передали им свое знание, так же как теперь они передают его другим. Это знание имеет форму разных преданий. Люди сидят у костра и рассказывают. Потом их рассказы назовут легендами и мифами, а в то время, когда они рассказывали и слушали, верили, что это чистейшая правда, самая что ни на есть реальная реальность.
Люди слушают, костер горит, кто-то подкладывает хворост, свет и тепло огня оживляют мысль, будят фантазию. Эти чередующиеся повествования практически немыслимы без того, чтобы где-то вблизи не горел костер или темноту дома не рассеивала какая-нибудь лампадка или свеча. Свет притягивает, он сплачивает группу, освобождает в ней добрую энергию. Пламя и общность. Пламя и история. Пламя и память. Гераклит (он старше Геродота) считал огонь исходным элементом любой материи, первоначальной субстанцией; все, говорил он, подобно огню, находится в вечном движении, все гаснет, чтобы снова возгореться. Все течет и все изменяется. Так же и с памятью. Одни ее образы гаснут, их место занимают новые. Вот только эти новые не тождественны старым, они — другие: как нельзя дважды войти в одну и ту же реку, так же невозможно, чтобы новый образ был точно таким же, как и предыдущий.
Этот закон бесповоротных перемен прекрасно понимает Геродот и восстает против его разрушительной природы, чтобы происшедшее с человечеством со временем не стерлось в памяти.
Какова должна быть смелость, убежденность в собственной силе и своей миссии, чтобы посметь сказать: я делаю нечто такое, благодаря чему происшедшее с человечеством со временем не сотрется в памяти. История человечества! Но откуда он взял, что может существовать история человечества? Его предшественник — Гомер — описал историю одной конкретной войны, Троянской, а потом приключения одинокого путника — Одиссея. Но не историю же человечества! Это ведь какое-то новое мышление, новые понятия, новые горизонты. В этой фразе Геродот раскрывается перед нами не как какой-нибудь захолустный писарь, провинциал, льнущий к своему маленькому полису, патриот одного из нескольких десятков городков-государств, из которых состояла тогдашняя Греция. Нет! Автор «Истории» выступает как творец, обнимающий взором весь мир, способный мыслить в планетарном масштабе, словом, как первый глобалист.
Разумеется, карта, которая находилась перед его глазами или которую представлял себе Геродот, отличается от нашей сегодняшней, поскольку его мир был значительно меньше нашего. В центре — гористые и (в те времена) лесистые земли вокруг Эгейского моря. Те, что лежат на западном берегу, — это Греция, а те, что на восточном, — Персия. И здесь мы сразу проникаем в суть: как только подросший Геродот начинает что-то понимать, он видит, что мир этот поделен, что он распадается на Восток и Запад, что два эти ареала находятся в состоянии спора, конфликта, войны.
Тот вопрос, который ему и каждому мыслящему человеку приходит в голову, звучит так: как такое возможно? И именно этот вопрос стал частью приведенной выше фразы Геродотова труда: Геродот из Галикарнаса представляет здесь результаты своих исследований<…> в особенности же для того, чтобы выяснить, почему они вели войны друг с другом.
Вот именно. Мы видим, что вопрос этот волнует людей тысячи лет, что с тех пор как человечество себя помнит, он постоянно возвращается и возвращается: почему люди воюют друг с другом? К чему стремятся, когда начинают войну? Что руководит ими? О чем они тогда думают? Какова их цель? Вопросы, бесконечная вереница вопросов! И вот Геродот посвящает свою наполненную неутомимыми трудами жизнь тому, чтобы найти на них ответы. При этом из вопросов общих и абстрактных он выбирает наиболее конкретные, связанные с теми событиями, которые происходили на его глазах или память о которых еще жива, а если поблекла, то каким-то образом все-таки существует; словом, он концентрирует свое внимание и свои штудии на вопросе: почему Греция (то есть Европа) ведет войну с Персией (то есть с Азией), почему два эти мира — Запад (Европа) и Восток (Азия) — воюют друг против друга, причем воюют не на жизнь, а на смерть? Неужели так было всегда? Неужели так будет всегда?
Все это интригует его, занимает, он всем этим поглощен, его интерес неутолим. Можно представить себе человека, одержимого какой-то не дающей покоя идеей. Он возбужден, он не может усидеть на месте, мы видим его повсюду, и где бы он ни появился, он привносит атмосферу волнения и беспокойства! Те, кто не любит покидать дом и выходить из привычного круга, а таких всегда и везде большинство, считают этих непохожих ни на кого и ни на что типов чудаками, одержимыми, а порой и умалишенными.
Быть может, именно так современники и воспринимали Геродота. Он сам ничего об этом не говорит. Да и обращал ли он вообще на это внимание? Он был занят своими путешествиями, подготовкой к ним, а потом отбором и приведением в порядок привезенных материалов. Ведь путешествие начинается не тогда, когда мы отправляемся в дорогу, и кончается не тогда, когда мы достигли конечного пункта. В действительности оно начинается значительно раньше и не кончается практически никогда, потому что лента памяти продолжает прокручиваться даже тогда, когда мы физически давно уже сидим на месте. Все-таки существует нечто, что можно назвать болезнью путешествий, и это, в сущности, болезнь неизлечимая.
Мы не знаем, в каком качестве путешествовал Геродот. Как торговец (любимое занятие людей Леванта)? Скорее всего, нет, поскольку он не интересовался ни ценами, ни товарами, ни рынками. Как дипломат? Но такой профессии тогда еще не существовало. Как шпион? Но какого государства? Как турист? Нет, туристы путешествуют, чтобы отдохнуть, а Геродот в пути тяжело работает: он и репортер, и антрополог, и этнограф, и историк. При этом он типичный человек дорог. И эти его скитания отнюдь не маята повесы, не беззаботная перемена мест; путешествия Геродота всегда имеют перед собой цель, он хочет познать мир и его обитателей, познать, чтобы потом описать. Прежде всего описать великие и достойные восхищения деяния как греков, так и варваров…
Такова его первоначальная цель. Но с каждым новым путешествием мир перед ним разрастался, ширился, простирался все дальше и дальше. Оказывается, за Египтом есть еще Ливия, а за ней — земля эфиопов, то есть Африка; а на востоке, за великой Персией (пересечь которую можно за три месяца стремительного марш-броска) находится надменный и недоступный Вавилон; а потом неизвестно где заканчивающаяся родина индов; а на западе — Средиземное море, простирающееся далеко, до Абили и Геркулесовых столпов; а потом, как говорят, есть еще одно море, а на севере — тоже моря, и степи, и леса, населенные бесчисленными скифскими народами.
