На что покрасневший до корней волос 43-летний А.Г. Сазанчук очень мягко объяснил про «метод тыка», которым пользуются, чтобы увести понравившихся чужих невест.
— Метод тыка? — пораженный, повторил Иншаков.
— Метод тыка, — мягко кивнул Автандил Георгиевич.
Разговор глупый, но он прояснил многое.
Во-первых, Витя Иншаков, едва увидевшись с А.Г.С., сразу понял — тот может говорить с ним обо всем и не покажет вида, какой Витя олух и мысли его тоже дурацкие.
Во-вторых, А.Г.С. очень добрый человек. Таких, в радиусе опорного пункта вряд ли сыщешь еще. А встретить доброго человека в наше время даже не удача, а натуральное счастье.
И, в-третьих, все комплексы Вити Иншакова после разговора с А.Г.С. ужались ровно наполовину. Любовные комплексы, а других у Вити не было. И самое приятное — иконописный облик Нинки в тот вечер стал потихоньку меркнуть, и для новой любви постепенно стало освобождаться место в Витином исстрадавшемся сердце.
Так Автандил Георгиевич одним лишь своим присутствием настраивал этот чумовой мир на хорошее и правильное течение.
ПРО ИНШАКОВА В.И.
«Он худенький и добродушный», — понял Автандил Георгиевич про Витю.
— Пьяные безобразничают, — по-отечески объяснял Сазанчук новому коллеге про выбитые стекла, когда они обходили «сталинки» и прочие дома на Архангельской улице и дальше по Объездному шоссе.
Витя сразу же понравился Автандилу Георгиевичу, ему вообще нравились люди, хотя, казалось бы, на такой работе — люди и прочие живые твари капитану Сазанчуку должны были осточертеть. Но — нет. Этого не произошло.
Когда участковый хотел понравиться человеку и расположить его к себе, он с ним закуривал, вздыхал и рассказывал что-нибудь:
— Вчера подходит вон тот маленький шпаненок и говорит, — показал он на мальчика, пинающего мяч об угол дома:
— Мой папа — потомственный пьяница, мент, дай закурить?
— И вы дали? — не поверил Витя и заглянул Сазанчуку в рот.
— Ну-у-у, нет, конечно, — Автандил Георгиевич поднял палец. — Я его уважил конфетой.
— А-а-а, — уныло согласился старший лейтенант Иншаков.
И покосился на шкета, а тот на них. Увидев, что оба участковых не спускают с него глаз, мелкий нарушитель поднял камень, кинул его себе за спину и, схватив мяч, удалился морской походкой.
Витя поддел камень ногой и, наклонившись, поднял его. «Один в один со вчерашним!» Кругом лежало не меньше полусотни похожих камней.
15 МАЯ
Все началось с того, что писательницу Достоевскую ограбили прямо в подъезде.
В тот вечер Татьяна Львовна возвращалась домой не налегке, а с премией. Она несла в ридикюле 75 тысяч $, и была счастлива не понаслышке, а в самом натуральном смысле слова.
И когда сзади ей дали со всей силы по башке, ой, простите, по ее гениальной голове, она, все еще продолжая улыбаться, — упала замертво. И когда пришла в себя через час 13 минут, обнаружила, что лежит без денег, но живая.
Ее спас пучок волос, в который она по старинке клала кое-что для известной формы, я не буду перечислять что именно, но этого оказалось достаточно для сохранения жизни.
— ………….! ……………… …..!!! ….! — отряхиваясь, встала на четвереньки Достоевская и, открыв дверь тоненьким ключом, заползла внутрь.
— Приедем! Ждите! — лающим контральто ответили по «02», и приехали следующим утром в 11 часов 19 минут, без собаки, зато сразу 6 человек.
Выслушав, милиционеры убрали диктофон, обошли ее квартиру, разглядывая антиквариат, потом по двое разбрелись по подъезду и, толком ничего не объяснив и не обнадежив, уехали на зеленом УАЗе обедать ровно в 2.03 часа дня.
Татьяна Львовна сняла с головы кастрюлю со льдом и долго глядела в весеннее чистое небо. Россия, ее многовековый сомнамбулизм и приевшаяся, уже незамечаемая необязательность в исполнении служебных обязанностей, были Достоевской знакомы с пеленок, изучены, как потолок над кроватью и описаны в трех романах, книжке сказок и целой подборке статей в дорогих глянцевых журналах.
Помыв лицо косметической пенкой, Татьяна Львовна взглянула в зеркало, осталась почти довольна, и отправилась, опираясь о стены, в опорный пункт правопорядка — в первый подъезд на первый этаж.
Достоевская не молодилась, но выглядела богиней, несмотря на решительные для женщин 50 лет. «Желанная женщина» — удивленными глазами косили на Достоевскую мужчины второго подъезда, но были слишком мелковаты для такой-то женщины. Не ростом или еще чем, а сами знаете. И всю жизнь выбор пары был для нее некоторой проблемой.
«Я умею отличить вежливость от интереса ко мне. К 50 годам — это элементарно. Раньше-то я путала и могла влюбиться в человека, который на какой-нибудь мой вопрос просто вежливо отвечал и деликатно улыбался. Сейчас — нет. Я научилась мгновенно различать.
Отстраненная вежливость — самое то! Поверьте. Так много приходится страдать от хамов, лезущих в душу, что просто радуешься, когда на твой вопрос просто отвечают и вдобавок говорят — доброго пути.
— Спасибо! Спасибо! Что поговорили, не отмахнулись!»
Когда Автандил Георгиевич, кланяясь, поцеловал писательнице на прощание руку, она дотронулась пальчиком до его макушки и спросила:
— Не найдут моих денег?
— Вряд ли, душенька, — тихо вздохнул и откланялся участковый, решив прошерстить всю округу и — может быть?.. все-таки?.. где-нибудь?
— А как вы сами, Татьяна Львовна считаете? — заглянул ей в глаза Автандил Георгиевич. — Вдова Натана Яроцкого не могла? Говорят, она без денег…
— Но это был мужчина, я думаю — мужчина! Очень больно стукнул, — потрогав указательным пальчиком шишку на темечке, вдруг заплакала Таня.
— Душенька моя, — обнял Автандил Георгиевич гениальную писательницу, и тихо-тихо прижимая и поддерживая, довел до квартиры. — Я вам соку куплю и булочку, вам персикового или абрикосового, Танечка? Очень изрядный сок тут в палатке…
— Мне все равно, — доставая ключ, вздохнула Татьяна Львовна. — Две булочки тогда купите, чего уж одну?
— Само собой, — обрадовался капитан, чувствуя себя штабс-капитаном. — Как же вы пишите так, а? Я вот читал, зачитался, потом утром — проспал, знаете, оторваться не мог, такой роман…
— Да-а, напишешь тут, — уже заходя, всхлипнула Татьяна Львовна. — Теперь все лето ветер в голове не выветрится, Автандил Георгиевич.
— Что, графинюшка, — уже с лестницы спросил Сазанчук. — Вы говорите, я слышу, милая вы моя, милая вы наша…
— Вы сок соком, господин капитан, а разбойника уж поймайте!
— Будем ловить! — донеслось с лестницы, и твердые шаги Автандила Георгиевича еще долго были слышны в мраморном пролете. — Словим, если поймаем!
