Семейная драма продолжалась несколько месяцев, до тех пор пока ее самым счастливым образом не разрешил несговорчивый младенец Никифор.
В одно прекрасное утро, томимый мечтами о просыпанном в глаза перце, младенец Никифор дотащил стул до кухонного буфета и уже готовился к вызову детской неотложной бригады, как вдруг стул возьми да и сломайся.
В обычные дни исход младенца Никифора был бы предопределен и вместо драгоценной перечницы он бы получил несколько увесистых шлепков и возможность созерцать угол прихожей в течение получаса.
Но то утро, о котором я рассказываю, обычным не было.
А оттого младенец Никифор получил карамель на палочке и указание «с места не двигаться», которое он, к его чести, и исполнил.
– Видишь? – дышала грозами Настасья Петровна. – Видишь, что я тебе говорила? Если ты не желаешь жалеть меня, то пожалей хотя бы дитя!
Алексей Петрович сонно ежился. Еще несколько минут назад он смотрел сны про половое сношение с порнографической актрисой Жужей, а оттого реалии показались ему особенно вопиющими.
– Вижу, – вздохнул глава семейства. – Только не проще ли просто заменить стул?
В этот самый момент получивший незаметного тычка от Настасьи Петровны Никифор заплакал, и Алексею Петровичу стало ясно, что если он произнесет еще хоть одно слово, то, возможно, придется менять не только один стул, но и всю семью полностью.
На этом первая половина истории заканчивается и начинается вторая.
Как и всякое лицо, которое поимели в заднепроходное отверстие, Алексей Петрович попытался сделать вид, что все произошедшее случилось исключительно по его желанию, а соответственно правила устанавливает он. Обычно вялый и довольно равнодушный до быта, глава семьи вдруг весь наполнился каким-то особенным, потаенным смыслом и стал походить на рассудительный кладбищенский монумент.
– Ты же понимаешь, Настенька, кредит – это долг, – сообщил он супруге в машине. – А долги надо отдавать.
– Не такой уж и большой, – весело отмахнулась Настасья Петровна. – А потом, любой долг – это временно.
– Нам придется основательно сократить расходы, а кое от чего вообще отказаться.
Алексей Петрович поднял указательный палец и ткнул им куда-то в сторону Большой Медведицы.
«Ах, как жаль, что над тобой не летит какая-нибудь птица с полным желудком», – подумала Настасья Петровна, а вслух сказала:
– Поехали быстрее, милый, у меня, кажется, болит голова.
Несколько дней спустя гарнитур въехал в гостиную. Беда въехала вместе с ним еще до того, как младенец Никифор успел пролить клей на полировку.
В воскресенье, после просмотра сто сороковой серии про бандитов и их верных подруг, Настасья Петровна обнаружила, что в холодильнике закончились продукты.
Как и всякая запасливая хозяйка, она вздохнула и пошла к Алексею Петровичу с просьбой отвезти ее в ближайший продмаг.
К величайшему изумлению хранительницы очага, машина остановилась не у крупного магазина, а у третьесортной колбасной для старух.
– У нас ведь долг, – важно сообщил Алексей Петрович. – Так уж изволь.
Настасья Петровна вздохнула и взялась за тележку.
«Ничего, – подумала она. – В конце концов можно освоиться где угодно, лишь бы было мясо».
Хмуря брови, Настасья шла вдоль длинных рядов с бытовой химией к лотку с колбасой. Взяв триста граммов «Докторской» и какую-то сырокопченую нарезку, она уже было отправилась к конфетам, как вдруг, точно ошалевший от дождей мухомор, весь красный и взволнованный, появился перед ней Алексей Петрович.
– Настенька, а ты уверена в этой колбаске? Не дороговата ли? – Он с самым пристальным вниманием взял батон и начал вглядываться в этикетку.
Едва только Настенька открыла рот, чтобы сообщить о том, что в этой колбасе она уверена гораздо больше, чем в наличии мозгов у Алексея Петровича, как он немедленно добавил:
– У нас ведь долг, помнишь?
Справедливости ради замечу, что про долг Настенька помнила прекрасно, а также помнила о том, что размер долга не таков, чтобы отказывать себе в колбасной продукции. Однако она была женщина мудрая и промолчала.
Следующая реприза случилась у лотка с глазированными сырками.
– Куда тебе столько сырков? Это прямо какое-то невероятное количество.
При слове «невероятное» Алексей Петрович так выпучил глаза, что Настеньке показалось, будто они вот-вот выскочат и покатятся по кафельному полу.
– Я их ем, – гордо сказала она. – А на твою долю могу и не брать.
– И не бери, – радостно согласился Алексей Петрович. – А на свою возьми в два раза меньше.
– Но ведь сырок стоит всего четыре восемьдесят, – прошептала незнакомая с сырковой экономией Настенька.
– Долги складываются из мелочей, – опять поднял палец Алексей Петрович. – Ты уже большая девочка, должна знать.
«Чтоб тебе за шиворот киска нагадила», – нелитературно подумала Настенька и отправилась дальше.
Через полчаса она узнала, что телятинка – это лишнее, морковки продаются поштучно, а ирис «Золотой ключик» – непростительная роскошь для буржуев.
Скандал вышел только в бытовой химии, где по неосмотрительности Настенька цапнула соль для ванн по цене в семьдесят рублей.
– А это что такое? – спросил Алексей Петрович с таким видом, как будто у Настеньки в руках был брикетированный птичий помет.
– Соль для ванн. Намного дешевле, чем везде. Шипучая.
– Ты что, совсем не понимаешь, что мы должны деньги? – взревел Алексей Петрович. – Почему я один экономлю?
– А я ее тебе покупаю, – невозмутимо заявила Настасья Петровна. – Таблетки четыре съешь. А то для клинической картины как раз не хватает пены изо рта.
Из магазина супруги вернулись дерганые и молчаливые. В авоське болтались несколько пачек замороженных котлет и маленький чупа-чупс для младенца Никифора.
Последующие месяцы жизнь продолжалась по одной и той же схеме.
Каждое утро Алексей Петрович оглашал сумму долга, тяжело вздыхал и под конец настолько вошел в роль ожившей укоризны, что даже начал менять тембр голоса. За каждым углом Настасье Петровне слышалось визгливое «Положи, мы экономим», в то время как из комнаты томно вздыхал гарнитур.
– Можно было предположить что угодно, но ведь никогда не догадаешься, что он найдет смысл жизни в отдаче долгов, – жаловалась Настя подругам, в то время как Алексей Петрович подсчитывал количество картофелин в ящике с овощами.
– Может быть, стоит показать его докторам? – ахали подруги, втайне злорадствуя над Настиной бедой.
А кредиту не было конца и края, и когда через некоторое время начало казаться, что сумма увеличивается пропорционально времени, Настасья Петровна пошла на крайность.
