Вот так и получилось, что Ален Малиграсс пребывал в смятении чувств и нашел способ избавления, скорее свойственный совсем молодым людям: пьянство и девочки. В этом – беда больших и ранних страстей, как и страсти к литературе; кончается тем, что вы отдаетесь самым мелким из них, но более живучим и куда более опасным, потому что они запоздали. Ален Малиграсс предавался своим страстям с ощущением полного комфорта, будто наконец обрел покой. Его жизнь превратилась в череду бурных ночей – подружка Жаклин была настолько мила, что даже устраивала ему сцены ревности, приводившие его в восторг, – и дней полной прострации. «Я – как бодлеровский странник, – говорил он ошеломленному Бернару, – смотрю на облака, на восхитительные облака».
Бернар мог бы его понять, если б он полюбил эту девушку, но не мог понять, что можно было полюбить эту жизнь. К тому же он испытывал что-то вроде зависти к Алену. Он тоже хотел бы запить, забыть Жозе. Но прекрасно понимал, что не хочет такого бегства от жизни. Однажды под вечер он по делу зашел к Фанни и был поражен тем, как она похудела, как зажалась, словно броню на себя нацепила. Естественно, они заговорили об Алене, его алкоголизм уже не был ни для кого секретом. Бернару пришлось взять на себя его часть работы в издательстве – пока всеобщее замешательство было настолько сильным, что это положение дел еще не вызвало никаких последствий.
– Что я могу сделать? – спросил Бернар.
– Да ничего, – спокойно ответила Фанни. – Было в нем что-то, чего я не знала да, без сомнения, чего он и сам не знал. Я думаю, что когда два человека живут вместе двадцать лет, настолько не зная друг друга…
Ее лицо так грустно передернулось, что это потрясло Бернара. Он взял ее за руку и удивился и той живости, с которой она ее отдернула, и тому, как она вдруг покраснела.
– Ален переживает кризис, – сказал он. – Это не так опасно…
– Все началось с Беатрис. Из-за нее он понял, что жизнь его пуста… Да, да, я знаю, – сказала она устало, – я верная подруга.
Бернар вспомнил пламенные рассказы Алена о его новой жизни, припомнил подробности, значительность, с которой он говорил о жалких сценах в баре «Мадлен». Бернар поцеловал руку Фанни и откланялся. На лестнице он встретил Эдуара, пришедшего навестить Фанни.
Они никогда не говорили о той ночи. Она просто бесстрастным голосом поблагодарила его за цветы, которые он прислал ей наутро. Теперь он только сидел у ее ног, и они вместе смотрели в окно, смотрели, как садится в Париже яркое июньское солнце. Говорили о том о сем, о деревне, говорили рассеянно и нежно, и все это вызывало у Фанни незнакомое ей ощущение конца света.
Эдуар, сидя у нее в ногах, умиротворенно переживал боль – становившуюся все менее отчетливой – и смущение, настолько сильное, что оно приводило его к Фанни два раза на неделе, словно он всякий раз должен был убедиться, что не причинил ей зла. И потому с облегчением и какой-то радостью он шел затем к Жозе. Там был Жак, безумно тревожившийся по поводу своих летних экзаменов, и Жозе, склонившаяся над картами Швеции, потому что в конце июня они втроем должны были отправиться туда.
* * *
В намеченный день они уехали. Малиграссы, в свой черед, были приглашены на месяц в деревню, к друзьям. Ален все свои дни провел, открывая бутылку за бутылкой. И только Бернар все лето остался работать над своим романом в Париже, отправив Николь отдыхать к родителям. Беатрис прервала репетиции и поехала к матери на Средиземное море, где успела разбить несколько сердец. Париж вибрировал от гулко звучащих и неустанных шагов Бернара. Вот на этой скамейке он в последний раз поцеловал Жозе; вот из этого бара он звонил ей в ту ужасную ночь, когда она была не одна; вот здесь он остановился, переполненный счастьем в тот вечер, когда они вернулись и ему казалось, что у него наконец-то что-то есть… В его кабинете на ярком солнце была видна пыль, он много читал, и странным образом в том наваждении, в котором он теперь жил, у него бывали минуты огромного покоя. Со своей скорбью, с воспоминаниями об этой скорби он шел к светящимся золотом мостам. И в сверкающем, солнечном Париже часто возникал дождливый Пуатье. В сентябре все вернулись; он встретил Жозе, она сидела за рулем автомобиля и остановилась у тротуара, чтобы поговорить с ним. Он оперся локтем о дверцу, смотрел на ее тонкое загоревшее лицо под шапкой густых черных волос и думал о том, что никогда больше не придет в себя.
Да, путешествие прошло хорошо, в Швеции очень красиво. Эдуар опрокинул их в канаву, но это ничего, потому что Жак… Она осеклась. Он не смог сдержаться:
– Я покажусь вам грубым. Но на мой взгляд, эти радости спокойного счастья не очень вам к лицу.
Она ничего не ответила, только грустно улыбнулась.
– Простите. Не мне, наверное, говорить вам о счастье, спокойном ли, неспокойном. Но я не забыл, что вам я обязан тем единственным, которое у меня было в этом году…
Она накрыла его руку своей ладонью. Их руки были совершенно одинаковой формы, только рука Бернара была больше. Оба заметили это, но ни он, ни она ничего не сказали. Она уехала, а он вернулся домой. Николь была счастлива, потому что он был милым и спокойным – из-за того, что на душе у него была печаль. Так оно всегда и бывает.
* * *
– Беатрис, теперь вы.
Беатрис вышла из темноты на освещенный участок сцены, вытянула вперед руку. «Неудивительно, что она так пуста, – вдруг подумал Жолио. – Все это пространство, всю эту тишину она должна заполнять каждый день, нельзя с нее спрашивать…»
– Смотрите-ка… она прекрасно справляется.
Журналист, стоящий рядом с ним, не мог оторвать глаз от Беатрис. Шли последние репетиции, и Жолио уже знал: Беатрис будет открытием года и, больше того, может быть, великой актрисой.
– Расскажите мне что-нибудь о ней.
– Она сама вам все расскажет, мой милый. Я – всего лишь директор этого театра.
Журналист улыбнулся. Весь Париж был убежден, что у них роман. Жолио повсюду бывал с ней. Но из-за своего пристрастия ко всему романтическому он ждал генеральной репетиции, чтобы «легализовать» их отношения, к большому разочарованию Беатрис, считавшей более разумным иметь любовника. Если бы он не скомпрометировал ее, она вообще была бы смертельно на него сердита.
– Как вы познакомились с ней?
– Она сама вам это расскажет. Она хорошо рассказывает.
Беатрис действительно прекрасно умела обращаться с представителями прессы. Она отвечала на вопросы дружелюбно и вместе с тем столь снисходительно, что производила впечатление настоящей «театральной дамы». По счастью, она еще не была известна, не снималась в кино и не была замешана ни в одном скандале.
Улыбаясь, она шла к ним. Жолио представил их друг другу.
– Я вас оставлю; Беатрис, жду вас в баре.
Он удалился, Беатрис проводила его долгим взглядом, который призван был открыть журналисту то, в чем он и так был уверен, и наконец обернулась к нему.
