Так что почва для такого рода полемик была вполне благодатная. Я припомнил Вадиму тот самый случай у «Севастополя» и поинтересовался, что он об этом думает.
– Ты сам подумай, Жень. Ты же вот не похож на чурку! Я же к тебе нормально отношусь! У меня работа такая, порядок в Москве поддерживать. А как ещё с ними обращаться, если они закон нарушают? Всё надо делать по закону! А они даже не регистрируются. Я одного не пойму – ты-то почему этих чертей защищаешь? Ты ж другой…
– Да брось ты, Вадим, ерунду-то городить, – возмущённо ответил я. – Какой я другой? У меня не только прописки, у меня даже и паспорта-то нет. То, что ты ко мне «нормально» относишься, это не аргумент. Ещё неизвестно, как бы ты ко мне отнёсся там, у «Севастополя», попадись я под руку именно тебе. Ты скажи, тебе вот не стыдно самому грабить людей средь бела дня? Ты ж мент! Ты защищать должен!
– Я, Жень, мент в первую очередь московский. Поэтому и защищаю москвичей, а не чурок. «Севастополь» – это ещё херня. Таких севастополей в городе всего несколько штук, это не проблема. Мы вот рынки иногда зачищаем – вот там – да, действительно бардак. Весь Кавказ переехал в Москву и чувствует себя тут, как у себя дома. А мне это обидно, – горячился Вадим. – У меня зарплата двести баксов, а эти тут жируют. Бабушке на рынке пучка укропу не продать, всё чурки под себя подгребли. Бил их всю жизнь, зверьков, бью и буду бить!
– Вадим, а тебя не силком в ОМОН гнали. Сам же себе профессию и выбрал. Да и непохоже, что ты на зарплату живёшь и что тебя до потери аппетита волнуют проблемы подмосковных бабушек. На тебе вон только одежды на штуку минимум, и жена у тебя не работает. Чего жаловаться-то?
– Да я особо и не жалуюсь. Я мент, мне в Москве всё можно. Я любого чурку или вообще любого приезжего на улице остановил, вот и деньги, – Вадим прижмурился и довольно ухмыльнулся. – Спасибо Лужкову, что регистрацию для приезжих ввёл. А то бы мы с такой зарплатой с голоду передохли.
– Да, кстати о регистрации… Ты считаешь, что это нормально, когда человек не может приехать в столицу своей страны без того, чтобы не занести Лужку бабла? Ну, или менту какому-нибудь, непринципиально… Кстати, тут по ящику недавно сообщили, что твой Юрий Михайлович вышел на международную арену. Причём вышел не сам. Правильнее будет сказать, его на эту арену вывели. Международная организация Privacy International утвердила за Лужком второе место в номинации «Самая непроходимая тупость» в конкурсе «Самые дурацкие меры безопасности». Лужков получил это «серебро» за проверки документов и требования регистрации на улицах Москвы. У своих собственных сограждан! Вот тебе ещё один любопытный факт – в Нью-Йорке сорок тысяч полицейских, а в Москве – аж сто пятьдесят.
– Так им и надо, – влезла в разговор Надька. – Приезжие в Москве бабки делают. Вот и пусть делятся!
– С кем, Надь? С ментами и Лужком? – ехидно поинтересовался я. – И с какой стати?
– Женя, – произнёс Вадим. – Давай не будем. Ты – приезжий, и тебе никогда не понять нас, москвичей. Мы чурок ненавидели, ненавидим и будем ненавидеть. Потому что они – грязные животные.
– Ну, знаешь… Это, в конце концов, уже какая-то клиника, – возмутился я. – Не равняй всех мусульман по кучке тех несчастных, бездомных торговцев, которые торгуют овощами и строят подмосковные дачи. Я же не сужу о русских и москвичах по пьяному быдлу, коего тут множество, или по какому-нибудь отмороженному менту, коих я уже встречал достаточно. Чем обожравшийся палёной водки тушинский слесарь, бьющий ногами по лицу свою жену, лучше любого из «чурок», которых вы так ненавидите? Чем лучше Иркин русский Дима, избивший её, беременную?
– Он свой, и в Москве он у себя дома, пусть ведёт себя так, как хочет, – ответил Вадим. – Она его жена, между прочим. А чурок твоих я на генетическом уровне не перевариваю. Всё равно когда-нибудь мы их выдавим из Москвы. Развелось тут, – и он грязно выругался.
– Угу, выдавишь. Одних только азербайджанцев в Москве огромное количество. А другие национальности? А приезжие граждане России? Когда вы уже поймёте, что агрессией и откровенным презрением к ним вы вызываете эффект, обратный ожидаемому! Что своим отношением вы никогда не добьётесь к себе даже элементарного уважения! Что в Москве уже живёт столько же приезжих, сколько и самих москвичей! Кстати, «чурки» своих жён не бьют…
Наш спор прервал телефонный звонок. Разговор, как обычно, не закончился бы ничем. Вести межэтнические дискуссии с твердолобым подмосковным омоновцем и его едва осилившей профтехучилище женой – совершенно бесполезно. Это люди с повреждённым мозгом, на полном серьёзе считающие, что факт рождения в Москве уже делает их на голову выше любого приезжего.
Звонил Хохол.
– Жень, ты телевизор смотришь? – голос Хохла был по-настоящему испуганный, что было ему несвойственно. Мне стало не по себе.
– Нет… а что?
– И на улицу не выходил ещё?
– Нет. Да говори ты уже, чего тянешь? Что случилось?
– Включи телевизор. Мы с Наковальней в офисе. – И повесил трубку.
Я дотянулся до пульта. Новостные программы наперебой захлёбывались зловещими завываниями, в кадре постоянно мельтешили встревоженные лица, кругом были видны дикие очереди у банков и пунктов обмена валюты. Постоянно звучало ранее незнакомое слово «дефолт». На информационных табло обменников явственно просматривался валютный курс – двадцать рублей за доллар.
Вчера было шесть. Мы заворожённо замерли у экрана.
На дворе было семнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто восьмого года.
Вадим сориентировался быстрее всех.
– Так, девушки, быстро в машину, отвезу вас к родителям, а сам поеду, разузнаю, чего там как. А ты бы, Жень, тоже на работу съездил… мало ли.
Посадив жутко напуганную Иришку к Вадиму в машину, я направился в сторону офиса, по дороге зайдя в магазин за пачкой сигарет. В магазине была дикая давка – с прилавков сметали всё подряд, а нового товара на опустевшие полки не выкладывали. За пачку сигарет с меня взяли двадцать пять рублей. А не семь, как вчера. «Плохо дело», – подумал я.
В офисе Хохол с Наковальней молча сидели у телевизора и глушили коньяк. Секретарши не было. Хохол отправил её домой за ненадобностью и отключил офисный телефон.
– Что вообще происходит-то? – Наковальня был очень расстроен, ибо буквально на днях должен был открыться его офис. – Что это за бред?
– Похоже, что с открытием придётся повременить, Андрюх, – задумчиво сказал я, медленно наливая себе коньяк. – У нас полный ящик налички – недельная выручка, и всё в рублях. И полсклада товаров далеко не первой необходимости. Давай сейчас не будем пока горячиться, а подождём несколько дней. Может, устаканится.
– Ага, конечно, – Наковальня злобно грохнул по столу кулаком. – Устаканится, жди. Где ты видел, чтобы у нас в России что-то подобное устаканивалось? Ты что, всерьёз думаешь, что этот долбаный курс снова упадёт?
