Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Много инбирю и шелка на этом краю света. Сколько тут дичи, так просто удивительно. За один венецианский грош можно купить трех фазанов. Народ тут злой; воровать и разбойничать за грех не почитается, таких насмешников и разбойников в свете нет. Живут тут идолопоклонники, и деньги у них бумажные, мертвых своих сжигают, всяких харчей у них вдоволь, но едят они фараоновых крыс.
Молятся они разным вещам: как встанут утром, первое, что увидят, тому и молятся.
Полярной звезды тут совсем не видно, но если привстать на цыпочки, то поднимается она над водою на локоть.
Мертвых сжигают они, по их словам, вот почему: если не сжигать мертвых тел, в них завелись бы черви, сожрали бы те черви все тело, из которого вышли, нечего было бы им есть, пропали бы они все, а на душе того, чье тело, был бы тяжкий грех. Поэтому-то и сжигают они мертвые тела. И у червей, говорят они, — душа.
Иду с веслом, а прохожий спрашивает:
— Что за лопату несешь?
Представляешь, Сашенька моя, сначала было бразильское дерево, и только потом уже Бразилия.
Вышел на палубу, на носу никого, укрылся от ветра за лебедкой. Здесь хорошо за брезентовым чехлом, можно в рукав покурить.
Море и небо — странно, что где-то они могут существовать порознь.
Скоро начнется. Сашенька, может быть, меня убьют. Это все равно лучше, чем вернуться калекой. И не приведи Господь, если придется убивать самому.
Ты знаешь, я ко всему готов.
Смотрю на волны, на тучи. Под ногами глухие толчки. Рокот из машинного отделения. И такое странное ощущение в душе, не знаю, как тебе объяснить.
Ветер будто пытается засунуть дым обратно в трубу. Ни черта у него не получается.
Чайка замерла в небе, остановилась — задумалась. Потом вспомнила что-то важное, может, что жить с гулькин нос, и бросилась стремглав.
Зачем я тебе и себе вру? Я совершенно ни к чему не готов!
Выбросили за борт бак с отходами — чайки беснуются.
Понимаешь, Сашка, наверно, так: вещественная, видимая оболочка мира — материя — натягивается, засаливается, трется и протирается до дыр, и тогда в дырку, как палец ноги из рваного носка, лезет суть.
***
Мой милый, дорогой, ненаглядный, единственный!
Слушай, что произошло!
Я поехала на велосипеде в тот наш лес, потом пошла туда, где заброшенный аэродром. Помнишь?
Все заросло травой, на летном поле свалка, ангары пусты. В них наложены кучи. Везде заросли ржавой колючей проволоки.
Думаю, чего сюда приперлась? Вот только ноги обожгла о крапиву. И носки все в семенах травы.
А солнце уже садится.
И вот возвращаюсь обратно к велосипеду и вижу: пук ржавой колючки с меня ростом пророс лебедой. И, освещенный закатом, он начинает рдеть. Горит, как куст.
И вдруг говорит:
— Стой!
Я стою.
Он молчит.
Я его спрашиваю:
— Кто ты?
А пламенеющий пук:
— Не видишь, что ли? Я — альфа и омега, Гог и Магог, Гелдат и Модат, одесную и ошуйцу, вершки и корешки, вдох и выдох, семя, племя, темя, вымя, знал бы прикуп, жил бы в Сочи. Я есмь то, что я есмь. Швец, жнец и на дуде игрец. Не бойся меня. Просто с разными людьми говорю по-разному. Ведь мы живем в мире, где каждая снежинка отличается одна от другой, зеркала на самом деле ничего не отражают, и у каждой родинки есть свой непохожий на других человек. Говори!
Я:
— А что мне сказать?
— Скажи: все кругом — это весть и вестник одновременно.
Я:
— Все кругом — это весть и вестник одновременно.
Пламенеющий пук:
— Ну, и в чем проблема?
Я:
— Они все хотят мне объяснить, что для любви другой не нужен. Мол, еще Платон говорил: любовь присутствует в любящем, не в любимом.
Он:
— При чем здесь это? Мало ли кто что сказал? Чего ты их всех слушаешь?
Я:
— Что же мне делать?
Он:
— Посмотри на себя!
Я:
— Страшная?
Он:
— Я не про то. Вот семена травы у тебя на носках. Это ведь тоже вестник и весть. Депеша. О жизни. О победе. Это одно и то же. В этой жизни побежденных не бывает, все — победители.
Я:
— Но я хочу быть с ним!
Он:
— Скажи слова!
Я:
— Какие слова?
Он:
— Ты знаешь.
Я:
— Я? Откуда же мне знать?
Он:
— Подумай!
Я:
— Ну что, венчается, что ли, раб Божий Вовка-Морковка вот с этой? И еще на ногу наступить, чтобы быть на кухне главной?
Он:
— Нет, нет, не то!
Я:
— Но я не могу угадать!
Он:
— Не нужно гадать. Ты все уже знаешь. Посмотри, вот комар. Вот облако. Вот твои пальцы с заусенцами и шрамом у самого ногтя.
Я:
— Кажется, начинаю понимать.
Он:
— Вот мир видимый. А вот — закрой глаза — невидимый.
Я:
— Поняла!
Он:
— Ну же?
Я:
— Я все поняла.
Я все поняла! Мы уже муж и жена. Мы всегда ими были. Ты — мой муж. Я — твоя жена. И это самая чудесная рифма на свете.
***
Уважаемая имя отчество!
С глубоким прискорбием сообщаю Вам, что Ваш сын.
В общем, Вы уже сами все поняли.
Крепитесь.
Понимаю, каково Вам сейчас. Тут никакие слова не помогут и не утешат.
Поверьте, и мне нелегко все это писать. Но это жизнь. Служба. Нет слова «не хочу», есть слово «надо».
Пусть Вам будет хоть каким-то утешением, что он погиб не просто так, а за что-то хорошее и большое. За что именно? Ну, хотя бы за ту же Родину.
Понимаю. Не то.
Короче, он погиб в бою.
В каком бою?
Достаточно сказать, что Ваш сын не вернулся с одной, как выразился поэт, незнаменитой войны. Так что какая разница? За белых, за красных, за эллинов, за иудеев.
Какая разница, на какой незнаменитой войне погибнуть?
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
