Фрэнк, кажется, смог благополучно оставить «великую войну» позади. Он был твердо намерен вести как можно менее примечательную и как можно более заурядную жизнь, омрачаемую разве что режущимися зубками детей или тлёй на розе флорибунда, которую он собирался вырастить у парадной двери дома на Лоутер-стрит. Военным воспоминаниям не было места среди этого семейного благоденствия. Впрочем, был один момент, вскоре после рождения первой дочери, Барбары, когда Нелл велела Фрэнку найти булавку и он, роясь в ящике комода, наткнулся на фотографию футбольной команды. Дрожь, как ледяная вода, пробежала у него по спине, когда он, переводя взгляд с одного лица на другое, понял, что из всех них в живых остался один человек — он сам. Он поглядел на Перси и чуть не засмеялся: когда Перси умер, это казалось такой трагедией, а теперь смерть стала обыденным делом. Фрэнк выбросил фотографию, предварительно изодрав ее в клочки, потому что знал: каждый раз при виде Альберта и Джека будет думать, что это они должны были выжить. А не он. Когда он вернулся со второго этажа без булавки, Нелл рассердилась на него, но постаралась не подать виду. Найти и удержать мужа оказалось настолько хлопотным делом, что ей совершенно не хотелось проходить через это еще раз.
У Фрэнка и Нелл было пятеро детей — Клиффорд, Бэбс, Банти, Бетти и Тед. Когда родился Клиффорд, у него уже был двоюродный брат. Эдмунд, сын Лилиан, появился на свет весной 1917 года. Лилиан не сказала, кто отец, даже когда Рейчел попыталась (безуспешно) выставить ее из дома. Одно время Нелл боялась, что ребеночек родится с густыми черными волосами и острыми скулами, похожими на ракушки. Это было бы очень плохо, но все почему-то оказалось гораздо хуже, когда обнаружилось, что у ребенка ангельские золотые кудряшки и глаза цвета незабудок.
Глава третья
1953
Коронация
Королева в огромном белом платье — как воздушный шар, который вот-вот взлетит под потолок Вестминстерского аббатства и будет там болтаться среди позолоченных арок и рельефных розеток. Чтобы этого не случилось, ей все время добавляют плащей, мантий, скипетров и держав, пока она не тяжелеет настолько, что таскать ее с места на место приходится епископам. Мне королева напоминает заводную китайскую куклу, которую дядя Тед привез Патриции из Гонконга, — обе скользят по паркету, не показывая ног, и хранят на лице многозначительное бесстрастие. Разница только в том, что у куклы ног нет; вместо них — маленькие колесики. Новоиспеченная же королева, надо полагать, перемещается по толстому пунцовому ворсу ковра все же с помощью ног. О цвете ковра на коронации можно, конечно, только гадать, так как коронацию мы видим в уменьшенном варианте, в различных оттенках серого цвета на маленьком экране телевизора марки «Фергюсон», водруженном в углу гостиной Над Лавкой.
Телевизор — подарок Джорджа жене, компенсация за то, что ей приходится растить детей Над Лавкой, а не в нормальном доме. Мы не можем похвастаться, что завели телевизор первыми на нашей улице, — нас опередила мисс Портелло, хозяйка магазина детской одежды «Хэпленд». Но мы вторые, и, что гораздо важнее, мы — первые из всей родни, так как ни со стороны Джорджа, ни со стороны Банти еще никто не владеет столь вожделенным предметом.
Банти разрывается на части. Она, естественно, гордится телевизором и хочет им похвастаться, а коронация для этого как нельзя более удачный случай. Но в то же время ей невыносимо, что в ее дом набилось столько народу. Бесчисленное количество сэндвичей! Бесчисленные чайники с чаем! Да будет ли этому конец? Она стоит на кухне и мажет маслом сконы — они уже навалены на блюде грудой, как булыжники. Банти несколько недель сберегала сливочное масло для выпечки на коронацию, складывала его в холодильник вместе с тем, что ей удалось выпросить у матери, Нелл, и у золовки, тети Глэдис. Банти напекла роскошных и разнообразных лакомств, ибо «хорошая повариха знает — ничто не дает такой возможности себя проявить, как красивая выпечка, изящно украшенные пирожные или золотистое печенье, только что вынутое из духовки» — так написано в книге «Идеальная кулинария» издательства Компании газовых плит Паркинсона, а эта книга для Банти все равно что Библия.
Кроме сконов, Банти приготовила несколько блюд сэндвичей с ветчиной (ветчину любезно предоставил Уолтер, мясник-ловелас), кокосовые мадленки, «ламингтоны», «розанчики с карамелью» («весьма изысканно!»), не говоря уже о блюде под названием «пикканинни» (австралийском!) и «лепешках-смуглянках» — последние два, очевидно, в честь наших младших братьев из Содружества наций. Вся выпечка едва заметно отдает прогорклым маслом, слишком долго пролежавшим в новеньком холодильнике Банти «Фриджидейр» («Все, что меньше, — недостаточно велико!»), еще одном утешительном подарке Джорджа. Кроме того, Банти приготовила булочки с колбасным фаршем, тетя Глэдис принесла огромный пирог со свининой, а тетя Бэбс — два флана, один с красиво уложенными консервированными персиками и вишнями в сиропе, другой с консервированными грушами и виноградом. Пироги тети Бэбс вызывают у собравшихся восторг и зависть. Банти думает, что сестре просто делать нечего, раз у нее есть время на выпечку таких идеальных, безупречных кругов. «Неизвестно, как она крутилась бы, будь у нее столько же детей, сколько у меня», — думает Банти, добавляя в кучу последний скон. Банти как та старушка из стишка, что жила в башмаке «с оравою детей — что ж делать с ними ей?».
— Народу набилось, как в калькуттской «черной дыре»,[11]— говорит она Джорджу, который заходит в кухню в поисках запасов бурого эля. — И детей слишком много, — добавляет она, подумав; как будто существуют нормативы, ограничивающие число детей на семейных сборищах.
Нас действительно много. Одна из этих детей — я. Я лавирую под ногами у взрослых, как гончая на собачьих соревнованиях. Я здесь и там, я повсюду. Не знаю, как я умудряюсь передвигаться с такой быстротой: вот я стою у телевизора, а секунду спустя уже несусь по коридору в кухню. Если моргнуть, то, пожалуй, покажется, что меня две. Может быть, у меня, как у той китайской куклы, колесики вместо ног. Но вообще я очень развита для своих лет. Люди вечно смотрят на меня с подозрением и спрашивают Банти: «Она очень развита для своих лет, верно?» — «Эта-то? Да, она точно умная слишком», — подтверждает Банти.
Наш список гостей, пришедших на коронацию, не такой длинный, как у королевы. Во-первых, нам некого пригласить из стран Содружества, хотя, по слухам, тетя Элиза дружит с супружеской парой с Ямайки — эта тема занесена Джорджем в список строжайших табу (тетя Элиза — его невестка, жена его брата Билла). Среди прочего нам запрещено говорить об операции тети Мейбл, о руке дяди Тома и о хилости Адриана. Дядя Том нам не дядя, он приходится дядей Банти и тете Бэбс, а сегодня его пригласили, потому что ему некуда деваться — тетя Мейбл в больнице, где ей делают неназываемую операцию. (Рука у дяди Тома деревянная — копия той, которую ему оторвало давным-давно.) Адриан — наш двоюродный брат, единственный сын дяди Клиффорда и тети Глэдис, и мы не знаем, хилый ли он, так как у нас нет других знакомых десятилетних мальчиков для сравнения. Адриан притащил своего пса-боксера Денди, и я думаю, что размер тугих тестикул пса, торчащих меж задних лап, — еще одна запретная тема для разговора. Денди с его ростом как раз удобно сбивать меня с ног, что он и проделывает регулярно к большому веселью Джиллиан и Люси-Вайды.
