I
Представьте, что после трудного дня вы проводите вечер в одиночестве и хотите немного расслабиться. Возьмете ли вы из книжного шкафа «Войну и мир»? А «Воспитание чувств»? Или «Мидлмарч»? Или, может, «По направлению к Свану»? Если да, то я вами восхищаюсь. А если, желая уследить за всеми новинками современной литературы, вы снимете с полки присланный издателем душещипательный роман о тяжкой судьбе переселенных лиц в Центральной Европе или сборник рассказов о жизни «белого отребья» в Луизиане, который вы купили, соблазнившись рецензией, — вы необыкновенный человек. Но я не таков. С одной стороны, все великие романы я уже перечитал по нескольку раз, и в них нет для меня ничего нового и интересного. С другой стороны, когда я вижу книгу объемом в четыреста пятьдесят страниц убористого текста, которая, если верить обложке, откроет мне секреты женской души или познакомит с шокирующими подробностями жизни эдинбургских трущоб (все персонажи изъясняются по-шотландски), сердце у меня падает, и я выбираю детектив.
В начале последней войны я оказался заперт в Бандоле — небольшом курортном местечке на французской Ривьере; заперт, должен добавить, не полицией, а силой обстоятельств. Я находился на парусной яхте. В мирное время она стояла на якоре в Вильфранше, но власти приказали нам покинуть порт, поэтому мы отправились в Марсель. По дороге нас застиг шторм, и мы укрылись в Бандоле, где нашлась подходящая гавань. Частным лицам передвижения были запрещены, и без разрешения, которое выдавалось после долгих проволочек и заполнения множества анкет, нельзя было поехать даже в Тулон. Пришлось сидеть на месте.
Отдыхающие быстро разъехались, и курорт приобрел вид покинутый и жалкий. Казино, большинство отелей и часть магазинов закрылись. Однако время я проводил довольно приятно. В лавке канцтоваров каждое утро можно было купить «Пти Марсельез» и «Пти Вар», потом выпить café au lait[2]и пройтись по магазинам. Я узнал, где продается самое лучшее масло и в какой булочной пекут самый вкусный хлеб. Мне пришлось пустить в ход все свое обаяние, чтобы уговорить пожилую крестьянку оставлять для меня полдюжины свежих яиц. К моему огромному разочарованию, выяснилось, что в приготовленном виде гора свежего шпината превращается в жалкие крохи. И наконец я снова убедился, что совершенно не разбираюсь в людях: каждый раз, когда лицо торговки на рынке внушало мне доверие, она обязательно подсовывала мне перезрелую дыню или твердый, как кирпич, камамбер (при том, что в ответ на мои сомнения, она дрожащим от обиды голосом уверяла, что он a point[3]). К десяти часам обычно подвозили английские газеты, и, хотя они были недельной давности, это меня не останавливало: я читал их с огромным интересом.
В десять часов по телеграфу приходили новости из Марселя. Затем второй завтрак и сон. Во второй половине дня я шел на прогулку вдоль моря или наблюдал, как мальчишки и старики (больше никого не осталось) бесконечно играют в шары. В пять появлялся «Солей», и я снова читал то, что уже видел утром в «Пти Марсельез» и «Пти Вар». Потом опять телеграфные новости в половине восьмого. С наступлением темноты мы запирались на яхте, и если из иллюминаторов пробивался хоть маленький лучик света, раздавались грозные крики патрулей противовоздушной обороны, дежуривших в гавани, и нам строго-настрого предписывалось задернуть светонепроницаемые шторы. Делать было нечего, кроме как читать детективные романы.
Имея столько свободного времени, я должен был бы совершенствовать свой разум чтением великих памятников английской литературы. До этого я никогда не читал за раз больше одной главы «Упадка и разрушения»[4]и неоднократно давал себе слово, что когда-нибудь прочитаю его от корки до корки. И вот мне представилась блестящая возможность. Однако жизнь на сорокапятитонной парусной яхте, пусть даже вполне комфортабельной, довольно неспокойна. Рядом с каютой находится дверь камбуза, где матросы готовят себе ужин и под стук кастрюль и сковородок громко обсуждают свою личную жизнь. Один из них заходит в каюту за банкой супа или коробкой сардин, потом вдруг вспоминает, что надо включить мотор, а иначе не будет электричества. Затем юнга с топотом спускается вниз, сообщает, что поймал рыбу, и спрашивает, будете ли вы ее на ужин. Затем он приходит накрыть стол. Шкипер соседней лодки что-то громко кричит, и матрос идет выяснить, что ему надо, топая по палубе прямо у вас над головой. Они оживленно беседуют, и волей-неволей вам приходится это слушать, поскольку они орут во всю глотку. В таких условиях трудно читать внимательно. Думаю, было бы несправедливо по отношению к прославленной книге Гиббона, если бы я взялся за нее при подобных обстоятельствах, и должен признать, что еще не достиг такого просветления духа, которое позволило бы мне сосредоточиться на чтении. Меньше всего на свете мне хотелось приступать к «Упадку и разрушению Римской империи», и, к счастью, этой книги у меня с собой не было. Зато были детективы, которыми я мог обмениваться с владельцами других яхт, стоявших, как и мы, в гавани на якоре, а в канцелярском магазине, где я покупал газеты, продавалось много книг этого жанра.
Разумеется, это был не первый случай в моей жизни, когда я читал детективы, но никогда еще я не читал их в таком количестве. Часть Первой мировой войны я провел в туберкулезном санатории на севере Шотландии. Там я узнал, как приятно весь день валяться в постели: ты чувствуешь освобождение от всех жизненных забот и вволю предаешься абстрактным рассуждениям и метафизической задумчивости. Насморк — неприятная болезнь, но сочувствия от окружающих вы не дождетесь. Окружающих не пугает, что ваша болезнь может обернуться пневмонией и свести вас в могилу, но они очень боятся от вас заразиться. Они, как правило, даже не пытаются скрыть свое раздражение из-за того, что вы подвергаете их риску заболеть. Лично я, когда со мной такое случается, сразу ложусь в постель. Вооружившись аспирином, грелкой, ромовым пуншем на ночь и полудюжиной детективов, я готов извлечь сомнительную пользу из относительной необходимости.
