— Война это другой мир. — Объясняет он так, словно рассказывает нам очередную историю про отца — шамана. — Он глубоко под нашим миром. Над ним мир зимы, и мир воды. Наш мир это яйцо, которое в них плавает. И если человек в мир войны провалился, то он навсегда забывает дорогу в свой мир. Он уже никогда не сможет стать тем, кем был, и его мир уже никогда больше не будет таким, каким был. Война будет идти за ним, и даже если он будешь жить во дворце, он этого не поймёт. Вокруг него ему будут видеться только дымящиеся руины. Человек будет вечно искать дорогу обратно, в наш мир. Но пути назад нет. Тот мир меньше нашего, и там другое время. Другие боги. И однажды человек умрёт, но так и не поймёт — нашёл он эту дорогу или нет…
— Всё, Мганга, хорош звиздеть! — Не выдерживает взводный. — Какое яйцо? Куда кто проваливается? Я тоже на войне. И все мы тут на войне. И куда мы провалились? Да я готов сквозь землю провалиться, но только оказаться отсюда за три-девять земель.
— Нас боги войны не избрали. — Не унимается Мганга. — Мы просто проходим перед их глазами. С нас берут жертву и отпускают. А вот капитана они выбрали. Они увидели его сердце. И они его уже не отпустят. Это его путь. Он станет великим воином..
— Ты ещё скажи — маршалом! — Уже издевательски бросает лейтенант. — Или генералиссимусом… Что бы ты знал, ротный ещё в ноябре рапорт написал на увольнение. Это его последняя командировка. И когда отсюда вернётся — его уже приказ будет ждать. Так, что хреновый ты предсказатель…
Вместо ответа Мганга надвигает на глаза ушанку и отваливается к стене. Спор закончен. Взводный сердито дует на клубящийся паром горячий чай в кружке и пар его дыхания смешивается с паром от кипятка. К ночи явно холодает…
— Никуда он отсюда уже не уедет. Они его не отпустят. — Вдруг доносится до меня шепот Мганги. Я растерянно хлопаю глазами и оглядываюсь по сторонам. Но слова Мганги, кажется, расслышал я один. Все остальные заняты своими делами. Я хочу переспросить Мгангу, но он уже спит, склонив голову на плечё…
Мганга бывает странным. Обычно, спокойный, молчаливый, не любящий спорить и ругаться, он может быть упрямым до глупости. Гнёт своё, несмотря ни на что. Уже все вокруг смеются над его объяснением или рассказом, никто толком не слушает, а он всё говорит и говорит. Словно по обязанности выговориться да конца.
Но иногда он такие фокусы показывает — просто отпад!
Неделю назад, когда наш батальон отошёл во второй эшелон, Мганга у меня на глазах заговорил кровь. Никогда бы не поверил в такое, если бы сам не увидел…
Рядом с нами была вертолётная площадка, с которой эвакуировали раненых и убитых. Она редко пустовала. То и дело к ней подвозили, приносили на руках носилки с ранеными, те, кто по легче, брели сами. Отдельно ставили носилки с убитыми. Укутанные с головой в обрывки брезента, или собственные бушлаты, примотанные к носилкам бинтами или проволокой, они были похожи на огромные коконы…
Взводный принял новые аккумуляторы для радиостанций и мы с Мгангой их тащили. Тропа проходила как раз у вертолётной площадки. Там, на свежем снегу топталось несколько раненых, и стояла пара носилок. Значит, скоро должен был прилететь вертолёт.
У одних носилок суетился врач. На носилках лежал солдат в замасленном до асфальтного блеска танковом комбинезоне. Правый рукав его был разрезан, и из него торчала бледно-жёлтая рука. Правое плечё танкиста было обмотано чёрными от крови бинтами. Прямо под носилками снег густо пропитался кровью.
— Почему ты в венкомате не сказал, что у тебя гемофилия? — Почти орал врач на бледного как снег солдатика, лежащего на носилках. — Кровью ведь, дурак истечёшь!
Солдатик что-то пытался говорить шёпотом, но голоса его не было слышно.
— Зажимай руку, я сейчас! — Врач бегом затрусил к госпитальной палатке.
Мганга неожиданно остановился.
— Чего встал, Лукинов? Пошли. — обернулся к нему взводный.
— Идите, я вас догоню. — Мганга поставил на снег ящик с аккумуляторами и, подойдя к носилкам, присел рядом с раненым.
— Знакомого что ли встретил? — окликнул его Зеленцов, но Мганга словно бы не услышал его вопрос. Он что-то тихо спросил у раненого, потом наклонился к его забинтованному плечу и, как мне показалось, прижался к нему губами.
— Чего он делает? — Изумился взводный. — Он что с ума сошёл? Мганга!..
Но тот опять не прореагировал.
— Товарищ старший лейтенант, да не мешайте вы ему! — Выпалил я и, тут же похолодел от собственной наглости. Что бы не разозлить Зеленцова, добавив «плаксивости» в голос, я почти умоляюще загундосил — Пусть попробует. Он же шаман. Вдруг получится. А то пацан кровью истечёт. Доктор же сказал…
Зеленцов сердито зыркнул на меня глазами, но промолчал. Наверное, ему самому стало интересно увидеть, чем закончится шаманство Мганги.
Мганга по-прежнему стоял на коленях перед носилками и, низко склонившись, что-то не то шептал, не то просто шевелил губами. Раненый танкист не шевелился и, казалось просто потерял сознание. Так прошло несколько минут.
Наконец Мганга выпрямился. Как-то устало, опустошенно встал с колен и тяжело зашагал к нам. В это время из медицинской палатки появился доктор. В руках он нёс несколько уже распотрошённых индивидуальных перевязочных пакетов. У раненного танкиста он, так же как и Мганга, опустился на колени. Достал из кармана нож и, подцепив набрякшую кровью повязку, осторожно начал её разрезать.
— Сейчас перебинтуемся, потом капельницу тебе воткну. Держись, сынок! — Поставленным «бодро — докторским» голосом сказал он, и медленно развёл в стороны разрезанную повязку. Неожиданно хмурое лицо его разгладилось, в глазах мелькнула растерянность.
— Смотри! Остановилась кровь-то! Слава богу! Ну, теперь, всё будет хорошо…
Мганга поднял с земли ящик и постави его торцом на плечё подошёл к нам. Мне показалось, что губы его перепачканы кровью. Может быть это была грязь, но спросить я не решился.
Зеленцов молча повернулся, и мы зашагали по дороге к нашему расположению. Минут пять молчали. Наконец взводный не выдержал.
— Как ты это сделал?
— Да ничего я не делал — буркнул Мганга.
— Ага! А кровь сама остановилась… — хмыкнул Зеленцов.
— Ну, типа того… — отозвался Мганга.
— Ладно, Мганга, не хочешь говорить — не надо. Хрен с тобой!. — Насупился — было взводный, но быстро овладел собой и уже примирительно закончил. — Но учти, в случае чего — я на тебя рассчитываю. — Отчитаешь меня — до гробовой доски поить буду.
Вечером мы долго сидели у костра.
Нас никто не спешил укладывать. Офицеры ушли на совещание в батальон. И мы пользовались выпавшей свободой.
— Мганга, расскажи ещё что-нибудь о шаманах. — Попросил я. — Это тебя отец научил кровь заговаривать?
— Нет. — Мганга мотнул головой. — Не учил. Я просто вдруг понял, что могу её остановить. А как — сам не знаю.
