Хлебников подождал пока официантка поставит перед ними чашки и тарелочки с пирожными и только тогда ответил.
— Нет, не намерен! В казаки-разбойники в детстве наигрался. А ты, вижу, действительно разволновалась! — сделал глоточек кофе и вскинул на жену ехидные глаза. — Могу успокоить, финансово мы не пострадаем, скорее наоборот! Все ходы просчитаны. Сегодня только идиоты и идеалисты, что, впрочем, одно и то же, берутся за перо, не подумав как сбыть с рук свой товар. Я всего лишь первопроходец, подожди немного и увидишь, за мной хлынет толпа эпигонов, — Игорь Леонидович подцепил кусочек бисквита на вилочку, но руку задержал. — Фишка в том, что публика перекушала бульварной бредятины, ей хочется чего-то свеженького. Дерьмо, — положил бисквит в рот и продолжал, жуя, — оно тоже приедается. Публика любит все грязненькое и сальненькое, ей приятно знать что звезды и те, кто на виду, такие же паскудники, как она сама, а то и поболе. Еще Пушкин заметил, что при открытии всякой мерзости толпа в восхищении, потому что в подлости своей радуется унижению высокого. На потребу ей я и не меняю своего известного в широких кругах имени и пишу о себе такое, о чем многим хотелось бы прочесть…
Игорь Леонидович промокнул губы салфеточкой и улыбнулся.
— Но этого мало! Читателя мало дразнить и эпатировать, его надо напугать! Да так, чтобы по жилам, по заплывшему жирком телу, пробежала волна жути и захотелось срочно сменить штаны. Чтобы жвачное животное на себе почувствовало дыхание сталинских подвалов! Чтобы в мозгу зашевелилась подленькая мыслишка: а ведь такое возможно, это может коснуться и меня! Читая стишок, люди будут чувствовать, как по спине у них, разминаясь перед пробежкой, начинают ползать мурашки. Его зарифмованные и, кстати, хорошо запоминающиеся строки призваны пощекотать их генетическую память, разбудит притупившийся страх за собственную шкуру, поскольку страх этот никуда не девался. Обыватель оглянется вокруг и увидит, что ничего, в сущности, не изменилось и сам он и люди вокруг не стали лучше, и те кто расстреливал и пытал, тоже где-то рядом, только в новом обличии… — Игорь Леонидович прищурился и добавил в голос металла. — А вы, гражданин, вы разделяете общее мнение? Вы выступите на митинге, вы потребуете смерти врагам народа! Помните, кто не с нами, тот против нас!
Елена Сергеевна притихла и как-то сжалась.
— И ведь выступят, и скажут, и от себя еще прибавят! На всякий случай лучше перебдеть! Ну, что ты на меня так смотришь, или я не прав?.. — на лице Хлебникова не было и тени улыбки. — Мы все прекрасно помним разговоры вполголоса на кухне и аккуратность, с которой говорили по телефону, эту память надо лишь немного освежить…
— Но… — Алена запнулась, — может быть, как-то мягче…
— Перебьются, схавают! Тем более, что одну строку я уже подправил. В оригинале в конце первого четверостишья было:
А где совести нету — убита
Там Единой России корыто!
а я политкорректно заменил на корыто ненасытных властей, Что в лоб, что по лбу, а звучит приятнее, потому что можно сделать вид, будто тебя это не касается. Пошел, как учил дедушка Ленин, на компромисс. И потом, — улыбнулся Хлебников, — сочинял-то стихотворение не я, Савелич! Что взять со старого, заслуженного человека, к тому же несправедливо обиженного государством, которому он отдал всю свою жизнь?
— Ну, допустим, брать-то будут с тебя! — усмехнулась Алена. — Ты ведь числишься в рядах и, как верный партиец несешь в массы…
— Это вряд ли! — покачал головой Игорь Леонидович. — Не думаю, что аппаратчикам захочется уподобиться тем, кто во времена репрессий пользовался формулой: «автор, устами своего героя». Наверху сидят очень неглупые люди и думают они в точности то же самое, что и я. Стишок рассчитан пощекотать самолюбие вшивой интеллигенции, которая, захлебываясь в слюнях и пугливо озираясь, будет шушукаться по углам. Ребят во власти можно публично обвинить в семи смертных грехах, а еще, в качестве десерта, плюнуть в глаза — для них это все равно, что божья роса, даже не покраснеют! Знают по опыту, что с куском колбасы в зубах и бутылкой водки на столе народ вынесет любую власть и еще по национальной традиции будет кланяться… Кстати, постановление ЦК о литературных журналах тоже не забыто, а я бы не прочь оказаться в одной компании с Ахматовой и Зощенко, да и того же Осипа Мандельштама! Ну а в случае чего, — засмеялся Хлебников, — дело житейское, покаюсь! Вернувшиеся в лоно семьи блудные сыновья всегда в цене, если верить Библии, за одного блудного десять неблудных дают!
Какое-то время они сидели молча, Елена Сергеевна смотрела в окно. Май в средней полосе, как теперь заведено, выдался прохладным. Что-то сдвинулось в природе, сделав климат похожим на среднеевропейский. Пирожное доели, заказали еще по чашке кофе. Оба чувствовали неудобство, как если бы что-то осталось недосказанным, но тема себя исчерпала и вернуться к ней было уже невозможно.
— Я вижу, ты увлекся астрологией, — заметила Елена Сергеевна, бросая в рот маленькую, придававшуюся к чашке кофе шоколадку. — Не знала!
— Ну, не то, чтобы всерьез, — помешал ложечкой сахар Хлебников, — но почитать специальную литературу пришлось. Когда пишешь о таких вещах, настоящего владения предметом не требуется. Не зря говорят, чем меньше знаешь, тем больше свободы для творчества…
— Хотела бы я взглянуть на свой гороскоп!.. — продолжала задумчиво Алена.
— И я, — поддержал ее с неожиданной готовностью Игорь Леонидович. — На твой! Последнее время с тобой что-то происходит, ты стала какой-то странной…
Елена Сергеевна посмотрела через стол на мужа, брови ее медленно поползли вверх.
— И в чем же странность?..
Тон, каким был задан вопрос, настораживал. С него, как правило, начинались в их семье выяснения отношений, которые за всю историю человечества еще ни разу не дали результата. В нем прозвучала скрытая угроза, как порой на дальних подступах громыхает железом гроза. Затевать перетягивание каната не хотелось и Хлебников пожалел, что начал этот разговор. Миллионы людей живут, все про свою безрадостную жизнь понимая, но понятия эти благоразумно держат при себе. Худой мир, как известно, лучше доброй ссоры. Из опасной непредсказуемостью ситуации надо было выбираться.
— Знаешь, хочу назвать роман «Асцендент Картавина», как считаешь? — заметил он, как если бы между делом.
И посмотрел испытующе на жену. Судя по проступившей на ее губах улыбочке, уловку его, позволявшую вместо точек над «i» обойтись многоточием, она легко разгадала. В сообразительности не откажешь, подумал Хлебников, хотя, когда столько лет живешь вместе, слова становятся лишними.
— Звучит неплохо! Но что такое асцендент я понятия не имею…
— А тебе и не надо! — довольно ухмыльнулся Игорь Леонидович, конфликт был погашен не начавшись. — В астрологии этим словом называют знак, поднимающийся над горизонтом в момент рождения ребенка. При расшифровке гороскопа он отвечает за то, каким человека видят окружающие, на современном языке, за имидж. Перефразируя пословицу, можно сказать, что по асценденту встречают. Но это не суть, главное, чтобы название цепляло.
