Второй день плавания проходил спокойно, и постепенно возникала уверенность, что беды остались позади.
Только Водырь сильно беспокоил походников. Порой в беспамятстве он метался, порываясь содрать с себя повязку. Умело наложенные швы воспалились, однако краснота не распространялась, и это давало надежду.
К обеду все, что только можно делать на плоту, переделали. Перестирали одежду (Горибес даже ухитрился упустить штаны и был вынужден нырять за ними, чем вызвал град шуток), перечинили обувь, начистили и заточили оружие, зазубрившееся в схватке с навайями. Припасы съестного не трогали — отдыхающие от смены наладили лески и наловили рыбы. Лесную взамен задобрили хлебом и солью.
А Нехлад, прибегая попеременно к золе, позаимствованному у Кручины мелу и нарочно взятой на берегу белой глине, отчистил найденный в Хрустальном светильник. Удивительно тонкой работы оказалась вещь. Она была выполнена в виде сокола, падающего на добычу: глаза следят за целью, крылья, на которых прорезано каждое перышко, вытянуты вверх и даже чувствуется, что напряжены — в миг удара они поднимут птицу вместе с жертвой в когтях.
Когти навострены и при этом расположены таким образом, чтобы охватывать держатель, если владельцу вздумается укрепить его на стене, но могли служить и просто опорой.
Из-за поднятых крыльев не сразу бросалось в глаза, что бронзовый сокол пустотелый, а отверстие прикрыто держателем для фитиля. На внешней стороне крыльев виднелась рунная вязь.
В Нароге можно увидеть немало вещей из дальних стран. Золотые украшения из Хаража и Ливеи — как древней, так и нынешней, даорийской, и северное железное литье, и атарскую чеканку, да и славирские узорные кованцы[16]не последними в мире считались. Но такого мастерства и близко не встречал Яромир, даже не слышал.
Эх, знать бы, что за письмена на этих крыльях! Может, в них отгадка? Однако, несмотря на грозный вид охотящегося сокола, не было похоже, будто древний мастер вложил в него какой-то зловещий смысл. Нет, не стал бы умелец из города, покровителем которого был Огнерукий, накладывать проклятие на предмет, который, в сущности, и сам — хранилище лепестка пламени.
Руны напоминали славирскую письменность, однако в ясные слова никак не складывались. Землемер и звездочет поломали над ними головы, но, не добившись успеха, тут же принялись спорить о какой-то редкой рукописи, непонятным образом задевающей предмет занятий обоих ученых. И на минуту Нехладу почудилось, что время повернуло вспять — не было ужасов бегства и гибели спутников, по-прежнему продолжается увлекательная прогулка по новым славирским владениям.
Но нет, путешествие на всех наложило отпечаток. Присматриваясь к лицам спутников, Нехлад видел, что Ворна и Найгур, хотя и держались, как столетние дубы, казались постаревшими. Тинар заметно повзрослел. О Крохе и говорить нечего. Горибес дорассказал-таки историю о том, как он по поручению старшины добывал плот на Нежитских бродах, но потом и сам сбился, остро почувствовав, как недостает рядом быстрого умом Бочара. Только Торопча с виду остался прежним, но всегдашнее спокойствие человека, даже среди друзей державшегося немного наособицу, не обмануло бы внимательного взора — стрелок переживал глубокое потрясение.
«А сам я? Что произошло со мной?» — задавался вопросом Яромир, не находя ответа.
Все чаще приходили ему на ум мысли, что он скажет отцу, когда вернется. Он перебирал в памяти подробности похода, но ему не хватало опыта рассудить, что он сделал правильно, а в чем ошибся.
Устав от бесплодных размышлений, он с особенным удовольствием в очередной раз взялся за шест.
* * *
После полудня в руках Кручины сломался шест. Бедолага землемер полетел в воду. Тинар уже не мог остановить нажима, а Радише просто не хватило сил — плот стал поворачиваться, и Кручину потянуло под днище. К счастью, он успел схватиться за бревна, и оказавшийся рядом Крох вытянул его, но за это короткое время плот слишком далеко отошел от берега.
Ворна и сразу все понявший Нехлад похватали шесты — поздно, дно по левому борту было уже слишком глубоко.
— Ну пропасть! — ругнулся Ворна. — А у нас даже веревки лишней нет, а то бы хоть подтянулись к берегу! Теперь только на течение надежда. А все-таки вы проверяйте дно…
Приняв воды Харкшоды, Лесная стала шире и глубже. Плот быстро вынесло на стремнину. Прошло часа три, прежде чем впереди замаячил резкий поворот на север, и все приободрились: он должен был бросить плот к правому берегу, и там, глядишь, опять под шестами окажется дно.
Однако этого не произошло, стремнина удержала походников, и пришлось им продолжить путь, отдавшись течению. Уже смеркалось, когда они достигли большой излучины. Где-то здесь в Ваутвойтар должна была, по предположениям Найгура и Кручины, впадать Ашеткуна.
Они все же продолжали сменяться прежним порядком, надеясь хотя бы на отмель. Да и свет костра позволял плыть в темноте без особой опаски налететь нежданно на берег.
Близилась полночь, когда Торопча вдруг вскочил на ноги, всматриваясь вперед.
— Что там? — спросил, напрягшись, Ворна.
— Какое-то движение на левом берегу. Может, просто животные?
Нехлад невольно посмотрел на небо, ожидая, что увидит подступающие от хребта тучи. Но ничто не застило звезды, царило полное безветрие. Все же, опережая совет Ворны, распорядился:
— Пригасите огонь, накройте угли. Торопча, готовь свой лук. Ворна, как думаешь, сможем мы все вместе, забравшись в воду, оттолкнуть плот к берегу?
— Нет, Лесную нам не осилить, плот слишком тяжел, — вздохнул тот.
— Но разве навайи осмелятся залезть в реку? — спросил Горибес.
— Боюсь, что это уже не та Лесная, что прежде, — промолвил Нехлад. — Здесь ее касается Владычица Ашета… Однако не будем загадывать. Затаимся!
Течение несло их вперед. В какой-то миг и молодому боярину почудилось, что он различает движение теней — то ближе, то дальше. Однако сказать с уверенностью он мог только одно: в душе все сильнее растет неприятное чувство, будто тяжелый взгляд буровит ночную темень, почти ощутимо перебираясь с одного походника на другого.
Потом тишину нарушил тихий плеск, и тут же раздался хриплый голос Водыря:
— Ваша доблесть высока, люди.
— Тише, друг, тише! — наклонился к нему Горибес, беря за руку. — Молчи… не шевелись!
Но Водырь приподнялся на локте и удивительно внятно произнес:
— Однако время доблести прошло. Теперь вы все умрете, если не отдадите Нехлада.
— Пресветлые боги! — воскликнул Горибес и в ужасе отшатнулся, выпуская руку Водыря. — Да ведь он мертв!
— Как будете мертвы и вы, — сказал Водырь… нет! Это было тело их верного спутника, но неведомый злой дух говорил его мертвыми устами! — Однако если отдадите Нехлада, сможете уйти живыми. Соглашайтесь, продолжать сопротивление — не доблесть, а глупое упрямство. Вам не одолеть Тьмы. — Не выдерживая пристального взора мертвых очей, походники опускали головы. — А что же молчишь ты, Нехлад?
