5
Когда ходившая на разведку Охотница вернулась, Оветен сразу же показал ей только что обнаруженный труп часового.
— Не понимаю, — сказал он.
Она отвела взгляд от изрубленного тела, над которым клубился бело-желтый туман.
— Чего? Того, что Вер-Хаген убивает наших дозорных?
Он нахмурился.
— Именно. Я мало что знаю о Тяжелых горах и разбойничьих обычаях… Но, судя по тому, что я слышал, рискует подвергнуться нападению лишь экспедиция, возвращающаяся из края. Кому может быть нужно ослаблять нас именно сейчас? Чем более слабыми мы войдем в край, тем больше риск, что мы оттуда не вернемся. А ведь им нужно, чтобы мы вернулись, и притом с добычей.
Девушка задумчиво кивнула, затем посмотрела на солдат вокруг.
— Нужно его похоронить, — пробормотала она. — Пойдем прогуляемся, ваше благородие. Слишком много тут чужих ушей.
Они повернулись и не торопясь пошли прочь.
— Все, что ты говорил, справедливо. Но при условии, что Хаген-Мясник знает о твоем намерении добраться до края. Он может этого и не знать. Или наоборот, может знать чересчур много… — Она не договорила.
Оветен испытующе посмотрел на нее.
— Именно, — кивнула она. — Кто еще может знать, что мы вовсе не идем в край?
Он долго молчал.
— Со вчерашнего дня знаешь ты.
Она остановилась как вкопанная.
— Ты хочешь сказать…
— Ничего я не хочу! — сердито перебил он. — Кроме меня знают еще четыре человека: старый солдат, с которым я здесь был и с которым много раз стоял плечом к плечу, мой отец, комендант Амбеген и ты. Если бы меня спросили, кому из этих четверых я меньше всего доверяю, я ответил бы: проводнице! Разве не понятно? Что мне, в конце концов, известно о тебе, кроме того, что ты знаешь горы?
— Ведь ты понимал, что рано или поздно я узнаю правду.
— Но это вовсе не означает, что у меня сразу же появились основания доверять тебе больше, чем собственному отцу или верному солдату, которого я знаю с детства.
— А коменданту?
Оветен пожал плечами.
— Ему? Одному из самых знаменитых воинов во всем Шерере? Занимающему пост, который он сам для себя выбрал, ибо никто не смел ему отказать? Этот старик когда-то выиграл настоящую войну. Полагаешь, сейчас ему могло бы прийти в голову обокрасть сына своего давнего товарища по оружию?
Девушка пожала плечами вместо ответа. Она тоже была армектанкой и не хуже Оветена знала, что надтысячник, бывший громбелардцем самое большее наполовину, никогда не нарушил бы священного Перемирия Арилоры, заключенного на поле битвы. Впрочем, он был человеком отнюдь не бедным и его амбиции давно уже были удовлетворены. К чему ему было ввязываться в позорную авантюру?
— Мы почти преодолели горы, — добавил Оветен. — Если бы его благородию Амбегену нужны были Брошенные Предметы, уже наверняка бы погибла половина моих людей. Но нет. Погиб один — тех двоих, свалившихся в пропасть, я не считаю. Погиб один, но сразу же после того, как ты узнала тайну.
— И в связи с этим я изрубила беднягу на части, притворяясь Хагеном-Мясником, — сказала девушка. — Хватит. Проводницы у тебя больше нет.
— Женщина, — промолвил он, тоже останавливаясь, — что мне с тобой сделать, чтобы ты начала думать? Схватить тебя за твои грязные волосы и встряхнуть хорошенько?
Он протянул руку.
Девушка инстинктивно отшатнулась.
— Ты спрашивала, не знает ли кто о цели нашего путешествия. Я назвал четверых. Из этих четверых меньше всего я доверяю тебе. Но если бы я и в самом деле решил, что ты нас предала, я убил бы тебя на месте, не занимаясь поиском подходящих причин… Я знаю, что это не ты. С того момента, когда я доверил тебе свою тайну, с тебя не спускали глаз ни на одно мгновение.
— Я заметила… И догадалась, зачем мне общество твоих людей в разведке.
Она прикусила губу и неожиданно усмехнулась.
— В этом нет ничего забавного, — заявила она, несмотря на улыбку.
— В том, что за тобой наблюдают? Такова цена удовлетворения любопытства, — констатировал он.
— Ну хорошо, спрошу еще раз, но иначе: кроме этих четверых еще кто-нибудь мог узнать тайну?
— Сомневаюсь. Но ее, естественно, мог узнать любой, кому пришло бы в голову приложить ухо к нужной двери… в нужный момент. Если тайна хотя бы один раз выплывает наружу, уже нельзя быть уверенным, что она сохранится.
Девушка кивнула.
— Кстати… Твоя разведка что-нибудь дала?
Она снова кивнула.
— Хм… я уж думала, ты не спросишь. Я знаю, где они.
— Разбойники?
— Кто же еще? Очень близко — у самой вершины перевала, с другой стороны. Полдня пути. Их там человек двадцать.
Оветен присвистнул.
— Двадцать, говоришь… И очень близко…
— Может быть, мили две. А местность почти ровная.
Он долго стоял, погруженный в размышления.
— Что посоветуешь?
— А что я могу посоветовать? Я твоя проводница, и не более того. Я принесла тебе известие, и делай с ним, что хочешь, ваше благородие.
— А если бы на них напасть?
Она развела руками.
— Нападай. Меня это не касается. Мне нет никакого дела до разбойников. И им до меня нет никакого дела… как правило.
Он пристально взглянул на нее.
— И как ты себе все это представляешь?
— Ну… никак. Я же тебе говорю: хочешь — нападай на них, ваше благородие. Я покажу тебе, где они, впрочем, твои люди были со мной и тоже знают. А я сяду где-нибудь и подожду. Победишь — пришлешь кого-нибудь за мной. Проиграешь — моя миссия закончится. Пойду искать стервятников.
— Или мои Предметы.
Девушка пожала плечами.
— Ты что, и после смерти собираешься их стеречь? — язвительно спросила она.
Оветен задумался.
— И все-таки, госпожа, — серьезно сказал он, — мне кажется, ты слишком узко понимаешь свои обязанности. Я заплатил тебе и в самом деле немало и думаю, что имею право требовать, по крайней мере, твоего мнения по любому вопросу, связанному с нашей экспедицией, горами и всем тем, что в них происходит или может происходить.
Она прикусила губу.
— Значит, так, ваше благородие: думаю, стоит попытать счастья. После того, что случилось с твоим дозорным, я сомневаюсь, что они оставят нас в покое. Неважно, чем они руководствуются. Если бы я командовала твоей экспедицией, то старалась бы нанести упреждающий удар. Еще что-нибудь?
— Да. Как ты оцениваешь наши шансы?
