Он выбрал ключ.
– Вот этот. Нет, оставь, миссис Гендерсон уберет. Хочешь, я пойду с тобой?
– Нет, пожалуй, не надо, спасибо. Я подумала, Роб: там, наверное, сегодня «пенсовики»? Если я пойду сама по себе, с ключами, кто-нибудь наверняка меня увидит, начнет задавать вопросы и все такое. Лучше я оставлю ключи здесь и просто пройдусь, все осмотрю, а потом представлюсь Андерхиллам и спрошу, нельзя ли мне приходить и уходить, когда захочу. Сколько сейчас времени?
– Половина одиннадцатого. – Он бросил ключи в стол и задвинул ящик без всяких вопросов и комментариев. – Тогда подожди здесь, если хочешь. Или сходишь к коттеджу? – Да, так и сделаю.
– Там, у дверей, миссис Гендерсон. Пожалуй, она захочет поговорить с тобой. Увидимся позже.
Он улыбнулся и ушел.
Миссис Гендерсон была маленькая, бойкая старушка лет шестидесяти, с седеющими волосами, которые она каждую неделю упорно и неизменно укладывала, как шлем, у «нашего Эйлина» – так звали деревенского парикмахера. У нее были живые голубые глаза и яркий румянец на щеках. Деловая и шустрая миссис Гендерсон не умолкала, как работающий по программе компьютер:
– Ах, мисс Бриони, рада видеть вас снова, хотя должна принести свои соболезнования в связи со смертью вашего отца, ведь не далее как на прошлой неделе я говорила викарию, что мистеру Эшли не стоило ехать в ту больницу в Германии, но он не прислушался, а я сказала: помяните мои слова, он будет дома раньше, чем предполагает, но поверьте, мисс Бриони, я не думала, что мои слова сбудутся таким печальным образом и, когда я снова увижу вас здесь, это будет просто конец света. Вы понимаете, когда я говорю «конец света», я не имею в виду то, что может показаться, я просто хочу сказать, что всем известно: поместье переходит к мистеру Говарду, хотя люди интересуются (и я знаю, вы не поймете это превратно, мисс Бриони), как же супруга мистера Говарда поселится тут, то есть я, как никто, далека от всяких предрассудков, а ведь нынче даже не посмеешь сказать, что негр смуглый, не правда ли, но цветные есть цветные, и она воспитана не совсем так, как мы, не говоря уж о религии, а это особое дело: ведь будучи оттуда, откуда она приехала, она наверняка католичка, осмелюсь сказать, а обратился или нет мистер Говард, но дети обратятся в католичество, не так ли, и что тогда делать викарию и пастве – будет забавно, не правда ли, если новые Эшли будут ходить в католическую церковь в Хангманс-Энде?
Говоря, она то снимала, то снова надевала передник, помогая мне убраться после завтрака, поставить посуду на полки, набрать в раковину горячей воды и вымыть тарелки. Я нашла кухонное полотенце и вытирала посуду, пропуская ее монолог мимо ушей, как всегда при встрече с миссис Гендерсон; после ее ухода в ушах еще двадцать четыре часа стоял звон. Порой она иссякала и останавливалась перевести дыхание, а я в результате долгой практики научилась пропускать в потоке ее слов те, в которые не хотела вникать. Про себя я удивлялась: как викарий и Роб Гренджер выдерживают такое? Но потом поняла как: викарий удалялся в теплицы, а Роб, когда приходила миссис Гендерсон, с приветливой улыбкой выходил в другую дверь.
– Жена мистера Говарда не цветная, – сказала я. – Она испанка. И если вы вспомните портрет на лестнице, у нас здесь уже жила испанская дама, и вроде бы ничего. Я слышала, миссис Говард очень красивая, и, вероятно, она католичка, но очень сомневаюсь, что они переедут в Эшли. Вы в последнее время не видели моего троюродного брата Эмори? Или Френсиса?
Но миссис Гендерсон была столь же ловка в выборе тем, которые ей нравились:
– Раз уж вы упомянули, да, конечно, я знала об этой испанской даме. Существовала даже песня про нее, не так ли? Но это было еще в те времена, когда все были католиками, так что это не имеет значения. Викарий рассказывал мне. А теперь я подумала, что не ее дети приедут в Эшли, а собственные мистера Говарда. Когда я говорю «собственные», я, разумеется, имею в виду...
– Да, конечно. Близнецов и Френсиса. Из них кто-нибудь недавно был здесь?
– И конечно, если мистер Говард не вернется, – проговорила миссис Гендерсон с очевидным сожалением о богатом источнике сплетен, ускользающем из ее рук, – то это будет мистер Эмори и его жена, а она очень милая девушка, и все скажут то же самое, хотя она немного молода для этого...
– Какая жена?
– Конечно, не для брака, я хотела сказать, – ведь нынче они всегда с радостью готовы на что угодно, пока им еще нет и пятнадцати, хотя лично я не понимаю, что брак и семья могут принести, кроме груза домашних забот и стряпни, но они выходят замуж, и я думаю, это естественно.
– Какая жена?
– Что, мисс Бриони?
– Я спросила: какая жена? Вы сказали «мистер Эмори и его жена». Он женился?
Ей все же удалось завладеть моим вниманием. Миссис Гендерсон бросила на меня торжествующий взгляд, повернулась к горячему крану и подставила банку, тряся ее, чтобы выдержать паузу.
– Пока еще нет, но поверьте мне, это вопрос времени. Это мисс Андерхилл, ее зовут Кэти. Разве Роб не говорил вам?
– Нет.
– Ну разве это не похоже на мужчин? Они не видят, что происходит под самым носом. Их больше интересуют футбол и помидоры в теплицах, чем происходящее в деревне. Вот, тарелки готовы. Больше не беспокойтесь. Я их уберу.
– Так значит, моего троюродного брата Эмори видели с девушкой Андерхиллов? И что, они действительно помолвлены?
Она отжала полотенце и повесила на край сушилки для посуды, потом пошарила под раковиной, достала красное пластиковое ведро и поставила под горячую воду.
– Насчет помолвки не знаю, теперь это так не называют, не правда ли? Они встречаются, или у них парень, или они гуляют, или у них что-то с кем-то, если мне будет позволено так...
– Не думаю, что будет позволено, но я поняла, что вы хотите сказать. И как давно это длится? Как вы думаете, это действительно серьезно?
– Зная мистера Эшли, я бы сказала, да. – Она закрутила кран и, впервые прервав работу, выпрямилась и посмотрела на меня своими синими глазами, проницательно и совершенно серьезно. – Вы сами знаете, он из тех, кто знает, чего хочет, и прямо идет к своей цели, и не дай бог оказаться на его пути. Да, конечно, в очаровательной манере, но он добивается, чего хочет.
Улыбка с ножом под полой. Да, это мы умеем: мы можем погубить человека и при том очаровательно улыбаться. Полезный талант, подумала я. Во всяком случае, он помог семейству Эшли в течение веков оставаться там, где они есть.
– Она хорошенькая? – спросила я. – Расскажите о ней.
И миссис Гендерсон рассказала, но я не слушала. Все равно я скоро увижу Кэти Андерхилл. Я думала о своем троюродном брате Эмори, этом решительном и умном мужчине. Чего бы он ни захотел, все ему удавалось. Как оказалось, теперь он захотел девушку Андерхиллов. Если он положил на нее глаз и имеет серьезные намерения, он наверняка учел ее состояние. Он и сам не беден, но даже бизнес в Бристоле (который в течение ряда лет был отдан на откуп Эмори) вряд ли мог поставить его в один ряд с Андерхиллами. «Никогда не женись на деньгах, но иди туда, где деньги». Жениться на имуществе – это очень похоже на непоколебимую рассудительность Эмори, на непреодолимую тягу Эшли к наследованию; а если ему нравится девушка, то он намеренно вызвал в себе это чувство. Любовь – не основной капитал, а добавка.
