Но маэстро-то слеплен из иного теста — я в этом не сомневаюсь. Для него этот мир играет, как наши инструменты для нас; Вивальди ласковой рукой извлекает из него самые сладкозвучные гармонии, самые изящные взлеты фантазии. А в улыбке Клаудии, несомненно, хватает и изящества, и сладости. Может быть, маэстро поступил как пчела, оказавшаяся вблизи цветка, — должна же она распробовать его нектар!
Вскоре после этого он погнал нас обратно в помещение. Мы успели изрядно вспотеть под шерстяными накидками. Наши наставницы стенали и ворчали, укоряя маэстро, что он заморозил и себя, и нас. Вивальди ушел, покашливая, но все равно с улыбкой на лице. Поварихи завернули нас в нагретые у кухонного огня одеяла, накормили бульоном и отправили спать.
Я долго не могла заснуть, заново переживая все увиденное и прочувствованное за день. Я знала, что маэстро в этот момент, скорее всего, стоит у клавесина и перелагает на музыку ощущения морозца, веселья и даже того поцелуя. И знала, что самые выразительные и трудные пассажи он прибережет для своего инструмента и для моего…
Чего бы я не отдала за одно из тех нагретых одеял сейчас!..
На следующее утро, еще не проснувшись толком, я почувствовала, как он обнимает меня, но, мгновенно очнувшись, поняла, что это не он, а Клаудия. Я обернулась к ней — оказывается, она тоже уже не спала. Я попыталась представить ее замужней дамой, с целым выводком детишек, живущей в большом доме, полном слуг, драгоценностей и шелковых платьев, — и ее мужа, возможно даже на много лет старше нашего маэстро.
Таким размышлениям предавалась я, лежа в объятиях Клаудии, и, наверное, заснула бы снова, если бы она не нарушила молчание.
— Я знаю, откуда приехала сюда, — тихо произнесла она, словно обращаясь к себе самой, — и в точности знаю, куда возвращусь и что со мной потом станет. Но ты, Анна Мария… у тебя в этом мире особая судьба.
Если бы только найти ключик к этой особой судьбе! Хотела бы я повернуться так, чтобы увидеть твое лицо, а на плече почувствовать твою руку. В твоих глазах я бы нашла ответы на любые вопросы.
Я молюсь о теплом одеяле, об окне, из которого виден мир, и об избавлении от иллюзий. Я молюсь о свете.
Твоя любящая дочь
Анна Мария даль Виолин,
ученица маэстро Вивальди».
΅΅΅΅ * ΅΅΅΅
Избавление от иллюзий! Я жила ими, вкушала их вместе с каждым ломтем хлеба, каждым куском мяса, каждым глотком вина и с каждой порцией чернил, истраченной на эти письма.
В тот год, изменивший всю мою жизнь, за неделю до Крещения Вивальди наконец раскрыл нам свой замысел. Новый цикл скрипичных сонат он посвятил королю Датскому и Норвежскому Фредерику Четвертому. Это и была та вельможная особа, о которой ранее говорил нам маэстро, не называя, впрочем ее напрямую. Теперь же все, вплоть до запертых в приюте figlie di coro, прослышали, что король посетил Венецию инкогнито под именем герцога Олембергского.
Странно было, что он путешествует, скрывая одно лицо под другим, тоже закрытым маской — ведь была пора маскарада, и он носил маску, как все вокруг. Мне на ум сразу пришла семейка русских куколок, которую Ревекка носит с собой, чтобы развлекать младших девочек, пока они ждут очереди на примерку платьиц для хора. С виду это вроде бы одна цельная, искусно раскрашенная безделушка — но она открывается по едва заметному поперечному шву, и внутри оказывается другая, столь же нарядная кукла. Открываешь и эту — а там еще одна, и еще, пока в середке не найдешь забавную крошку размером не более фасолины.
Мы дали большой концерт в честь укрытого маской герцога, внутри которого скрывался король, — и мне было интересно, какая же фасолина спрятана внутри у того. Вивальди столь воспламенил нас своим желанием угодить монарху, что мы сыграли лучше, чем когда-либо. Радостно было видеть маэстро, проникнутого любовью к нам, когда так называемый герцог объявил о своем намерении вторично посетить Пьету, и на этот раз, сказал он через своего герольда, он надеется услышать нас в более свободной обстановке, нежели та, которую дозволяет церковь.
Король Фредерик был не первым богатым, знатным или чем-либо иным выдающимся посетителем приюта, заслужившим приватного концерта, во время которого мы не будем упрятаны ни за решеткой церковных хоров, ни под вуалями, как маленькие невесты Божьи. Кое-кто из приютского руководства даже потворствовал время от времени подобным нарушениям устава. Но на этот раз Вивальди действовал на свой страх и риск. Вознамерившись поразить не только слух, но и зрение государя, он выбрал из состава coro несколько совсем юных исполнительниц, способных, впрочем, произвести хорошее музыкальное впечатление. Это решение вызвало изрядный ропот среди наиболее опытных исполнительниц — женщин не первой молодости, находившихся тем не менее на пике мастерства, — и теперь я думаю, что их недовольство было вполне оправданным.
Мы же четверо, то есть Джульетта, Бернардина, я и Клаудия, даже не пытались скрыть распиравшую нас радость. Джульетта и вообще была очень хорошенькой, к тому же прекрасно играла на виолончели. Бернардина — моя соперница все эти годы — была высока, стройна и обладала красивыми волосами. Если поместить ее ближе к углу, то можно скрыть ее незрячий глаз, и Вивальди никогда не забывал об этом. Клаудия, как figlia di spésa,[29]даже не являлась участницей coro, но ведь король все равно не был посвящен в подобные тонкости. Она неплохо играла, а ее юная красота давно привлекла внимание маэстро.
Марьетта с ума сходила от зависти и в дортуаре усладила нас площадной бранью в адрес маэстро за то, что он не написал вместо сонаты подходящую ораторию, где певцы — и в особенности она сама — могли бы наравне с нами блеснуть перед такой важной особой, как король Норвежский и Датский. Марьетта была не одинока в своей уверенности, что если бы ее увидели или хотя бы услышали, то тут же выхватили бы из coro и сделали принцессой.
Маэстро Гаспарини снабжал нас ораториями с той же ремесленной регулярностью, что и диспенсьера — чулками и башмаками. Сам же Вивальди в те дни еще не написал ни одного из хоралов, которые ныне звучат в здешних залах и вызывают трепет у тех, кто приходит на концерты. Его ничуть не занимали честолюбивые стремления отдельно взятых figlie di coro. Тогда главная задача Вивальди состояла в том, чтобы блеснуть перед королем: столь богатый и могущественный покровитель мог навсегда избавить Рыжего Аббата от заботы о хлебе насущном.
Не желая оставить без внимания малейшие частности предстоящего концерта, Вивальди привел к нам своего отца, синьора Джованни (до того как стать штатным скрипачом в Сан-Марко, тот был цирюльником), чтобы он подстриг и причесал нас. Поскольку в то время года, разумеется, невозможно было достать здешней достопримечательности — цветков граната, одна из сестер маэстро, синьора Дзанетта, приготовила веточки остролиста. Только Господь знает, где она их раздобыла, но получилось просто очаровательно. Когда мы наклоняли головы или смеялись, блестящие красные ягоды вздрагивали у нас в волосах, хотя о шипы можно было легко уколоться.
