С. Лем
В полном изнеможении я встала, потянулась и подошла к окну. Дождь усилился, старательно заполняя все равномерной серостью. Яркие краски, в которых я купалась во время контакта, поблекли и грозили совершенно исчезнуть, их смывали непреклонные струи воды. Как бы то ни было, а шли уже вторые сутки непрерывного бодрствования, да еще этот непрерывный поток информации, становившийся все интереснее, но оттого не ставший более понятным. Постоянное общение с Анри как-то примирило меня с ним, я перестала воспринимать слишком серьезно его слабости и недостатки, которые теперь начала находить, скорее, забавными. Но Шемма, этот маленький, трогательный и симпатичный жрец, с громадными, широко раскрытыми детскими глазами, просто поразил меня. Естественно, даже Анри видел его образ как бы из вторых рук, если не из третьих, а я тем более видела жреца словно слепок со слепка. Но как ни странно, это совершенно не мешало мне, и маленький жрец казался мне удивительно знакомым. Было в нем что-то невероятно близкое и родное.
И тут только я сообразила, что во время контакта, я действительно перенеслась в ту далекую эпоху и, получается, каким-то образом смогла перенять у Анри его умение свободного путешествия по измерениям и, как выяснилось, по времени. Так, может быть, у меня получится, не прибегая к его помощи, самой поискать какие-нибудь зацепки, которые смогут что-то мне разъяснить? После того как я посмотрела на тот мир глазами Шеммы, он также стал казаться мне необыкновенно знакомым. Особенно меня впечатлило постоянное упоминание о судьбах, тех самых, которые распределяли боги. Что-то в этом тоже было удивительно знакомое, и не только из греческой мифологии. Но сначала мне захотелось немного узнать про Мари, эту жемчужину Евфрата, центр культурной и торговой жизни, говоря современным языком путеводителей.
Когда я увидела фотографию того места, где много лет назад высились украшенные стены города, сердце мое болезненно сжалось. Я, конечно, и не ожидала, что после мрачной записки по поводу преступления Даг-ана там будет что-то цветущее, но то, что я увидела, расстроило меня чрезвычайно. Ничего не напоминало о сказочном городе, вокруг царило унылое запустение. Когда я смотрела на страшную фотографию, перед моими глазами оживали маленькие кусочки яркой таинственной жизни величественного города, которые мне удалось увидеть, — и контраст этот был ужасающ. Фотографию умершего города сопровождала коротенькая заметка, в которой упоминалась обширная библиотека, свыше 20 тысяч глиняных табличек. Там же говорилось, что переведено из них совсем немного, и львиная доля табличек ждет своего часа. Эта скудная информация не воодушевила меня, и я представила себе, какие неведомые знания о неведомых богах скрывают эти значки, так похожие на птичьи следы. Как жаль, что единственный гений, каким-то невероятным чутьем чувствующий содержание текста, только посмотрев на клинопись, человек с «редким» именем Джордж Смит, давно умер. Очевидно, если бы не он, большая часть известных нам шумерских текстов также продолжала бы покрываться пылью в музейных коробках.
Тут только я обратила внимание, что внизу заметки притаилась еще одна фраза. Эти несколько слов были подобны грому. С сухим безразличием там сообщалось, что город, действительно один из самых красивейших городов-государств того времени, был уничтожен Хаммурапи (ок. 1760–1758 гг. до н. э.), который «по велению Ану и Энлиля… разрушил стены Мари». А это как раз точно совпадало с тем, что прочитал Анри в той арабской рукописи.
Это информация вызвала во мне жажду действия, и я быстро выяснила, что Ану был древним шумерским богом, верховным богом неба, что, собственно, также совпадало с текстом рукописи, где говорилось, что «ан» на древнем языке означает небо, бог и звезда. Удивительно также было и то, что именно Энлиль был вершителем судеб, а имя его означало «господин бурь» (или воздуха), эн — означает господин, хозяин, а лиль — буря, воздух, а возможно, и дыхание.
Мне увиделось, что Энлиль был богом дыхания, наполняющим, распределяющим и одухотворяющим. В то время как имя Энки, хранителя судеб и творца человеков, означало господин Земли (ки — земля). Тогда получается, что у каждого бога были свои определенные обязанности и способности, а давая себе имя, они эти особенности подчеркивали, показывая заодно, кто за что отвечает. Это предположение подтолкнуло мое воображение, и тогда мне представилась удивительная картина.
Неведомые существа, запертые неведомой волей в чуждом и частично враждебном им пространстве, пытаются выжить при помощи местного материала. Когда-то давно, в далеком родном мире, у них были свои имена, свои отношения и свои представления. Но здесь, в этой новой, непривычной для них обстановке они не могут продолжать жить по своим привычным для них правилам, а новых они еще не нашли. Вот они и спорят, выясняют, как им лучше поступить, какие меры будут более эффективны, мнения множатся, возможно, именно там уже были посеяны первые семена глубоких разногласий и будущих глубоких конфликтов. И вот однажды они понимают, что если не прекратить в ближайшее время свои разногласия, то это грозит им гибелью.
И тогда, наконец, они достигают компромисса, создав некое существо из двух субстанций, а чтобы оно работало с максимальной отдачей, они делятся с ним очень важной частью себя: один из них наполняет свежесозданный объект дыханием, своим дыханием.
Мне показалось, что подобное решение далось им нелегко, перед этим они долго экспериментировали, им явно хотелось обойтись без этого, но все попытки упрощения оказались неудачными. У конструкторов был еще один камень преткновения: необходимо было правильно рассчитать уровень знания, в котором нуждалось их новое творение. Никто не хочет плодить себе конкурентов, но и безмозглое существо тоже абсолютно бесполезно. Попытка вложить необходимую часть знаний также провалилась, так как они никак не могли придти к единому мнению, что же такое эта необходимая часть и как ее измерить.
Тогда наступил период экспериментов, выбрали случайным образом некоторый кусок информации и заложили в объект — и что же? Бедняги моментально сходили с ума или впадали в состояние такого буйства, что их приходилось отключать. А происходило это потому, что не справлялся неподготовленный мозг с таким беспредельным информационным потоком. Тогда им пришла идея поставить барьеры, те самые, что могли растворяться со временем, и это сработало. И хотя результаты были уже вполне удовлетворяющими, это еще не означало, что работа закончена. Оставалась еще одна проблема, грозившая перечеркнуть все затраченные усилия: каким образом управлять этими вновь созданными существами. Первые опыты показали, что этого можно было добиться, только если постоянно держать всех под жестким ментальным и энергетическим контролем, что, естественно, было неудобно. Поначалу хотели устроить длительные дежурства, чтобы хотя бы одни могли отдыхать, в то время пока работали другие, но, как показали самые грубые подсчеты, количество энергозатрат при таком подходе оказалось ужасающим.
Создатели зашли в тупик, их проект грозил обернуться абсолютной непроизводительной тратой сил и энергии, и тогда им на помощь пришло программирование. Они стали закладывать определенные программы, или судьбы, как они называли, примерно представляя, какое число исполнителей надо им в той или иной области. Таким образом, существовала программа царя, безусловно, самая сложная, а потому и наиболее тщательно проработанная; программа жреца, тоже сделанная со всем тщанием, ведь это был обслуживавший персонал; дальше шли программы попроще, хотя и судьба писца, и судьба ремесленника тоже требовала самого виртуозного исполнения. Недаром счастье и хорошая жизнь напрямую зависели от того, насколько хорошо человек соответствует своей судьбе. Тот, чья программа не давала сбоев и работала четко, жил в гармонии, а значит, и хорошо.
