— Кто бы ты ни был, я слушаю тебя. Говори.
— Я в поминальной часовне, — донеслось едва слышно, но теперь она узнала голос отца.
В первый раз — это за столько-то времени!
— Я на голом черном камне посреди моря. Теперь, когда оба собеседника знали, куда посылать
свой голос, говорить было значительно проще. Тем не менее, до слуха моны Сэниа не доносилось больше ни слова. Молчала и она: этот разговор был необходим не ей. Случилось что-то чрезвычайное, если король обращался к дочери, чей отказ от родственных уз он принял с царственным равнодушием; какой помощи от нее он хотел, если сам пальцем не пошевельнул, чтобы уберечь ее замок от нападения своих вассалов; слишком черствым оказался самодержавный дед, ни разу не пожелавший взглянуть на собственного внука и приговоривший к смерти его отца…
Вот пусть теперь сам и объясняется.
— Они убивают моих сыновей, — раздалось так отчетливо, словно правитель всего — как он полагал — зеленого Джаспера находился здесь же, на покрытом морской солью утесе.
Мона Сэниа затаила дыхание: ее дружинники, время от времени навещавшие родительские замки, приносили порой весьма печальные вести: за эту зиму один за другим погибли два ее брата, оба на рыцарских поединках. Но смерть на ристалище — это судьба истинного рыцаря, а братья таковыми и были. На это ее отец сетовать не стал бы, да еще и после столь долгого перерыва.
— Совсем недавно мы похоронили младшего… — Сэниа задохнулась — это был единственный из братьев, кого она любила с неожиданной для себя нежностью, которую невозможно было спрятать от насмешек старших. — Это не был честный поединок, его заманили в болотную ловушку, и щупальца жавра не позволили ему уйти в ничто. Говорят, что в этот миг он звал тебя… Когда мои ратники его отбили, у него уже был сломан позвоночник.
— Его голос до меня не долетел, — с отчаянием прошептала принцесса. — Наверное, я была…
Она запнулась — ему незачем было знать о ее полетах на другие планеты.
— А сегодня ночью на моих руках умер Наследный. Его привязали к дереву и подожгли, — безжизненным голосом закончил король.
Но она почувствовала, что за пеленой монотонности, рожденной безграничной скорбью, скрывается обвинение: если бы она была покорной и кроткой дочерью, если бы она не заставила эрла Асмура назвать ее своей женой и не бросилась следом за ним в неоглядные просторы Вселенной; если бы из своих странствий она не привезла на Джаспер незваных чужаков, которых священные Анналы именовали «звездными волками», и если бы те, в свою очередь, не начали бессмысленную еретическую борьбу с крэгами, неразлучными поводырями слепорожденных джасперян, в согласии с которыми его народ безбедно прожил столько столетий…
— Твой крэг с тобой? — Мона Сэниа прервала затянувшуюся паузу резче, чем следовало — ведь она сама недавно познала родительское горе.
— Нет.
— Тогда скажи прямо, чего ты от меня ждешь, отец.
— Я и сам не знаю…
— Скажи, чего ты хочешь, король Равнины Паладинов!
Теперь он колебался лишь мгновение:
— Наша земля объята войной, и я не знаю, что хуже, бунт, поднятый твоим супругом против крэгов, или это кольцо мятежей, смыкающееся вокруг моей столицы. На востоке восстали «ревнители крэгов», которые требуют вернуться к полному повиновению пернатым поводырям и уничтожить светоносные офиты, дарующие зрение моим подданным.
— Я слышала об этих фанатиках, отец.
— Если бы только это! На севере поднял восстание Оружейный эрл, который, напротив, поклялся перебить всех крэгов Джаспера, но пока не преуспел в этом… не знаю, к счастью, или к сожалению. Так что теперь в моем распоряжении только то оружие, которое хранится в дворцовом арсенале. И как в законном порядке эти запасы пополнить, я не знаю.
— Еще никогда в жизни я не слышала от тебя так часто повторяемого: «не знаю», — безжалостно отметила принцесса.
Зато мне известно другое, — продолжал голос, дребезжащий, как у человека, вступившего в пору далеко не безмятежной старости, — несколько западных эрлов, объединившись, заявили, что больше они не подчиняются никому, потому что намерены образовать государство без короля. С крэгами или без — это неважно.
— Очень мило, — заметала принцесса. — Но как они собираются прокормиться? На западе нет никаких плантаций, а дичь в лесах они перебьют за пару месяцев. Это несерьезно, отец.
— Это было бы действительно несерьезно, если б они одни оказались против всего остального королевства. Но оно во власти мятежников. Даже на крайнем юге, в прибрежных скалах, угнездились какие-то безумные выродки, которые собираются жить, как они говорят, «по заветам древних предков». То есть так, как существовали полулюди до возникновения современной цивилизации, до полетов к другим созвездиям, до появления крэгов.
— В звериных шкурах и с каменными топорами, — подхватила мона Сэниа. — Что ж, может быть, это — единственная возможность оставаться независимыми и счастливыми. Во всяком случае, хоть они-то никому не мешают.
— Да, но понятие «первобытность» они толкуют слишком буквально: стало известно, что они практикуют… каннибализм. И это в моем королевстве!
Мона Сэниа почувствовала себя так, словно глотнула морской воды.
— Таких вешать без суда, — жестко проговорила она. — Но это окраины. А что же столица, что твой болтливый Диван?
— С тех пор, как крэги воскресили младшего сына верховного судьи…
— Воскресили?! — мгновенная вспышка памяти помогла ей понять, что произошло.
Это было год назад, когда после их возвращения с Тихри она впервые позволила своим дружинникам посетить Королевские Сады, благо на них не распространялся запрет, наложенный венценосным крэгом на Сэнни и Юрга. Тогда она напомнила им о клятве, на которую ее вынудил венценосный диктатор: рассказывать о том, что случилось с ними на Тихри — но правду и только правду. Но для нее не лгать — это было так естественно, что она даже не задумалась о подоплеке такого требования. Вот ее простодушные воины и рассказывали каждому встречному о том, как милостивы бывают тихрианские крэги, то бишь анделисы, воскрешая некоторых умерших.
Ей, неискушенной в хитросплетениях политических договоров, в голову не пришло добавить: рассказывать следует правду, но не всю правду.
— А!.. — продолжал король, и по его тону нетрудно было догадаться, что Его Величество безнадежно махнул рукой. — Я-то вполне допускаю, что бедняга был попросту мертвецки пьян. Но родные сочли его усопшим и поместили в замковую часовню, куда слетелись все крэги семейства Тсу. Наутро покойный, как ни в чем не бывало, прошествовал к завтраку, чем и положил начало новой волне безудержного почитания наших пернатых сожителей. С тех пор им строят миниатюрные замки, украшают драгоценностями, окуривают благовониями. И все мои советники вместо того, чтобы думать о судьбах королевства, день и ночь ублажают собственных крэгов в надежде на то, что когда придет их собственный смертный час, крылатые чудодеи подарят им еще одну жизнь. Теперь крэги больше не простые поводыри — их возвели в ранг божества…
