Карманы дорогой одежды были пусты, более того — идеально чисты. Ни соринок, ни бумажек, ни крошек табака — ничего из того, что неизбежно появляется в карманах после хотя бы нескольких дней носки.
Наташа Панова диктовала Стасу описание одежды, методично снимая с тела каждый из описанных предметов. Я вернулась к пенечку, где Стас строчил протокол, стараясь, чтобы текст был разборчивым, поскольку по дороге я ему втолковывала про культуру следственного производства, объясняла, что эксперт, которому придется вскрывать труп в морге, получив копию протокола осмотра в качестве единственного источника информации, поэтому в правилах следственной вежливости — писать протокол, представляя себя на месте того человека, которому доведется его читать.
— Маша, поди-ка сюда!
Доктор Панова, распрямившись, махала мне рукой в резиновой перчатке.
Я быстро подскочила к брезенту. Наталья спустила с бедер трупа брюки, расстегнув хороший кожаный ремень, и молча ткнула пальцем в трусы, открывшиеся нашим взорам. Мы с ней переглянулись: заношенные сатиновые трусы явно дисгармонировали с прочими предметами одежды. Я подобрала с земли острую веточку и приподняла ею нижний край штанины. Носки, на которые были обуты новехонькие туфли, — серо-коричневые, все в мелких дырочках — явно были одного разлива с трусами. Но я еще не видела таких нуворишей, которые бы покупали «за бешено» весь прикид, а носки и трусы подбирали на помойке.
— Зубы и руки, — тихо сказала я Наталье. Она, кивнув, развела пальцами губы покойника,
И рот под руками эксперта оскалился гнилушками, да и эти испорченные зубы украшали его челюсти в шахматном порядке. Наташа провела пальцем по деснам:
— Все лунки заживлены, сохранилось.., сверху — пять, снизу.., сейчас посчитаю, — шесть зубов. Золотых коронок нет.
Она подняла и развернула ко мне ладонь покойника, заскорузлую ладонь с въевшейся грязью, с нестрижеными ногтями.
— Сними рубашку, — попросила я.
Наташа кивнула. Расстегнув на трупе рубашку, она вытащила из рукава его руку, и я позвала криминалиста, чтобы тот сфотографировал обнажившуюся на плече татуировку: собор с тремя куполами. На груди справа был вытатуирован хитрый черт.
Я подозвала оперативника — того самого парня в джинсах и черной футболке. Показав ему татуировку, спросила, что он думает по этому поводу.
— Вор, — быстро ответил опер, — три ходки. Небось еще и шарики в половой член вшиты?
Наташа, спустив с трупа трусы, кивнула.
— Правильно, — подытожила я. — Вы когда-нибудь видели нового русского вора?
— Да, — почесал в затылке оперативник. — Что-то не то.
— Одна радость, — утешила я его, — что он судим: если сейчас его «откатаем», к вечеру будете знать его полные данные. Если только он в Питере судим.
Эксперт-криминалист уже копошился в своем хозяйстве, готовя валик и черную краску для дактилоскопирования трупа, а я подошла к Стасу сказать, чтобы он отметил в протоколе факт получения отпечатков рук трупа в ходе наружного осмотра. Оставшись довольной качеством протокола, я спросила Стаса, что он думает по поводу увиденного.
— Ряженый, — легко сказал Стас.
— То есть?
— Такое впечатление, что какого-то гопника приодели как для карнавала. Причем тот, кто переодевал, или он сам — если это была его идея — понимал, что разглядывать и раздевать его не будут и вряд ли ему придется говорить, иначе состояние полости рта выдало бы его в первую же минуту.
— Стас, да ты в корень смотришь. Блестяще!
— Да ничего блестящего, — грустно продолжил Стас, — поскольку я не понимаю, кому и зачем это понадобилось.
— Да, интересно, — сказала я. — Но, к счастью или нет, теперь это уже не наши проблемы, поскольку не наш район. Все, коллеги, если отстрелялись,
Поехали. Ребятки, а вам мой совет — поищите пульку, хоть ситом землю просейте, но найдите. Может быть, это будет единственная привязка.
— Мария Сергеевна, сейчас, одну секундочку, можно я поближе рассмотрю штанцмарку на входном отверстии, — попросил Стас, — а то я в протокол записал, а как она выглядит, не знаю.
— Да ради бога, любуйся.
Стас подошел к трупу, и Наташа, не снявшая еще перчатки, повернула для него голову трупа, раздвинула на затылке волосы и показала след, образующийся при выстреле в упор. Я краем уха слышала, как она отвечает на вопросы Стаса о механизме образования этой метки — о том, что при условии прижатого к коже дульного среза пороховые газы ударяются о кость и, возвращаясь назад, приподнимают кожу вокруг раны…
Молодец стажер, порадовал меня: мало того, что мальчик старательный и глазастый, он еще и думает.
В главк мы вернулись около шести. Стажер за всю дорогу не проронил ни слова и, только выйдя из машины, спросил:
— Как бы потом узнать, чем дело кончилось? Чувствовалось, что первое в его следственной практике убийство задело его за живое. Честно говоря, мне и самой было любопытно, поскольку ситуация казалась достаточно нестандартной, и я пообещала ему, что перед концом дежурства мы перезвоним в тот район и узнаем хотя бы, что за человек потерпевший.
— Ты помнишь, что ты записал в протокол про потеки крови?
— Помню, — быстро ответил Стас. — Потеков от входной раны нет, а от выходной имеется вертикальный потек вверх по лбу до границы волосяного покрова.
— Близко к тексту, — усмехнулась я. — А что это значит?
— Не знаю пока, — смущенно признался Стас.
— Учитывая, что одежда кровью не запачкана, похоже, что его там и убили; по крайней мере, следов, указывающих на транспортировку, мы не нашли. Судя по потеку крови, в момент убийства он стоял на краю собственной могилы. Ему выстрелили в затылок, он упал в яму и был закопан.
Честно говоря, я и сама заинтересовалась этой ситуацией. В девять вечера мы узнали, что наш потерпевший — Ткачук Валерий Порфирьевич, сорока лет, трижды судимый за кражи личного имущества, освободившийся после последней отсидки шесть лет назад, прописанный в доме семь по улице Чащина.
7
Синцов позвонил мне в главк, в комнату дежурного следователя, сообщил, что взял билеты на «Стрелу», и мы договорились встретиться в полдвенадцатого на вокзале. Я прибыла за десять минут до назначенного времени, конвоируемая мрачным мужем, который был недоволен, во-первых, тем, что я дезертирую от домашнего хозяйства в командировку, во-вторых, что я еду с мужчиной, в-третьих, что ему приходится провожать меня и возвращаться домой в такое позднее время, — все это он высказал мне по дороге, и я уже поняла, что мне век за эту командировку не расплатиться.
У памятника Петру ждал Синцов, еще более мрачный, чем мой супруг. Он сквозь зубы поздоровался с нами, а может, и не поздоровался, а так — буркнул что-то неразборчивое и пошел к поезду, даже не оборачиваясь и не заботясь, успеваем ли мы за ним. Я ничего не понимала, стала даже думать, что я опоздала, перепутав время.
