Он кивнул на последний отблеск солнца над горами.
– Да как всем. От восхода до заката.
Тут Роберт повернул голову и поморщился.
– Счастье было недолгим. Прибыла пресса.
Джим, напротив, обрадовался этому отвлекающему моменту, что позволило ему ничего не добавлять к своей реплике. На подъездной аллее появилась внушительная машина, высветив фарами яркую дорожку среди деревьев. Ее остановили у полицейского заграждения, состоящего из двух поставленных нос к носу фургонов. Однако вышедший из машины человек без труда протиснулся меж полицейских и, невзирая на протесты, направился прямо к ним.
Джим разглядел, что это женщина, высокая, стройная, одетая так, будто собиралась совершить конную прогулку с Дейвом Ломбарди. Джим внимательно рассматривал ее по мере приближения. Длинная медно-рыжая грива волос в свете фар казалась почти огненной, и все четче прорисовывались тонкие черты лица. Джиму не надо было дожидаться, когда она подойдет вплотную: он узнал ее, едва она выбралась из машины и двинулась по дорожке к дому. Она шла к нему легкой звенящей походкой, пожалуй, так умеют ходить только воспоминания.
Звали ее Эйприл Томпсон, и некогда она была его женщиной. Однажды, летней ночью, когда они лежали под звездами в кузове фургона Ричарда Теначи, забравшись в потрепанный спальный мешок, Эйприл жарким от возбуждения шепотом сказала ему, что любит. Джим не забыл той ночи, тех звезд и тех слов. Какое-то время ему даже казалось, что за нее и за то мгновение он готов отдать свою свободу. Но он таков, каков есть, – как тогда, так и теперь. Вскоре его вновь позвало небо, и он, по своему обыкновению, отвернулся в тот момент, когда был больше всего ей нужен.
Глава 8
Темнота совсем окутала улицу, заискрилась светом фар. По автостраде № 89 Джим возвращался во Флагстафф, сидя на пассажирском сиденье рядом с Эйприл. Как он ни старался вести себя непринужденно, а временами все же косился на точеный, подсвеченный фарами профиль. Она почти не изменилась, а если и изменилась, то к лучшему. Стала ярче, увереннее в себе, женственнее. Черты лица обозначились решительнее, но по крыльям носа, как прежде, рассыпаны детские веснушки, на солнце становившиеся заметнее. Такая красота вызывает в уме не образы домашнего уюта, а безбрежные просторы прерий. Глаза совершенно небесного оттенка, а слезы могут отмыть их до сверкающей летней ясности.
Все это Джим помнил и знал, что и она ничего не забыла.
Вновь инстинкт беглеца побудил его отвернуться в другую сторону. По левую руку горделиво сиял огнями только что отстроенный торговый центр. Прошлое играло в шахматы с настоящим, вовлекая в эту игру и сидящих в машине людей. Когда-то между ними было нечто, и, как часто бывает в жизни, этого оказалось достаточно, чтобы превратить их почти что в незнакомцев.
Эйприл первой нарушила молчание, но головы к нему не повернула:
– Они даже в темноте не бывают одного цвета.
– Кто?
– Твои глаза. Удивительное дело: вроде бы дефект, а притягивает. Представляю, как женщины в Нью-Йорке по тебе с ума сходят.
Последнюю фразу она произнесла без вопросительной интонации. И Джим не уловил в ней ни грана кокетства или ехидства обиженной женщины. Нет, это было нечто большее – полнейшее отсутствие уважения к нему.
Подъехав к дому Калеба, Эйприл нисколько не удивилась, обнаружив там Джима. Он не знал, может ли его возвращение во Флагстафф считаться новостью. Но если да, то реакция Эйприл означала, что она либо в курсе, либо не придает этому факту ни малейшего значения.
Они просто поздоровались, назвав друг друга по имени.
Роберт тут же напустил на себя официальный вид. То, что в городе все друг друга знают и всем нередко случается выпить вместе по кружечке пива, не мешает каждому в определенные моменты надевать маску соответственно своей общественной роли.
– Привет, Эйприл. Как дела в «Крониклс»?
– Все по-старому. Обычная газетная рутина. Такие случаи, как этот, нечасты. Что-нибудь скажешь, Боб?
Детектив пожал плечами.
– Ты же знаешь, Эйприл, ничего я тебе не скажу. По крайней мере сейчас.
– Коль скоро мы у дома Калеба Келзо, логично предположить, что убит именно он?
На это Роберт Бодизен примирительно кивнул.
– Видишь, тебе уже все известно. Раз уж мы возле его дома, такое предположение вполне логично.
– Все знали, чем занимался Калеб в своей лаборатории. Могу я, по крайней мере, спросить: это несчастный случай, связанный с его опытами, или нечто иное?
«Нечто иное» на мгновенье повисло в воздухе, наполнив его скрытой угрозой, пока полицейский не выдал свое лапидарное официальное заявление:
– Полагаю, шеф полиции в ближайшее время устроит пресс-конференцию и обнародует сведения, которые могут быть обнародованы. Обещаю, что ты первая узнаешь где и когда. А теперь, извини…
Полицейский Роберт Бодизен поднялся и оставил их вдвоем. Отходя, он бросил на Джима многозначительный взгляд. И тут Джим понял, почему он позволил Дейву Ломбарди говорить при нем. Это был и вотум доверия, и нет – с какой стороны посмотреть. Теперь, если случится утечка информации, Роберт будет знать, кого в ней винить.
Эйприл обратилась к нему тоном человека, добросовестно исполняющего свои обязанности:
– А ты что мне скажешь?
Джим до сих пор ощущал на себе взгляд полицейского и не хотел неприятностей ни сейчас, ни потом.
– Немногим больше, чем сказал тебе Роберт. Я заехал проведать Калеба и, вместо того чтоб застать его в живых, нашел мертвым.
– И все?
– И все.
– И ничего странного не видел и не слышал?
Конечно, я видел кое-что очень странное. Я видел труп моего друга, похожий на тряпичную куклу, и до смерти напуганного пса. А уж если совсем начистоту – и сам перетрусил не меньше.
– Да нет, ничего особенного.
В эту минуту на улице появился темный фургон с белым логотипом «Канал 2» – местное телевидение. Полицейские тормознули его рядом с внедорожником Эйприл. Команда высыпала наружу, выгрузила оборудование, быстро поставила свет. Репортер, совсем молодой парень с азартным блеском в глазах, встал на фоне дома и начал вещать в телекамеру, примостившуюся на плече оператора. Рассказывая о чем-то телезрителям, он наверняка уже воображал себя комментатором национального канала. Вскоре с ними поравнялся Роберт, и репортер проворно поднес ему микрофон, словно олимпийский факел. Полицейский категоричным жестом отстранил его; слов не было слышно, но по мимике Джим и Эйприл поняли, что комментариев не будет.
Джим поднялся с крыльца. Немой Джо тоже вскочил, вопросительно уставившись на него своими ореховыми глазами.
– Что же мне с тобой делать?
Пес тихонько заскулил, нетерпеливо завилял хвостом, не отводя от Джима взгляда и облизывая губы розовым языком.
