Витька смотрит мне в глаза. В его глазах, на его лице видна борьба. Ему очень хочется послать подальше этого маньяка-изувера и не хочется быть виновником моей гибели.
Я молчу, стараюсь не выдавать своих эмоций. Я устал. Я очень устал. И послать этого мерзавца хочется, и жить тоже неплохо. Что делать? Кто виноват? Вопросы вроде философские, можно о них рассуждать, сидя у телевизора после ужина, попивая пиво. "Гуд бай, Америка!" Как она меня уже достала эта песня!
Странно, сейчас решается моя жизнь, а я мечтаю о глотке холодного пива из запотевшей бутылке. Оно немного вязкое, с громким бульканьем катится в горло. Холодный, чуть горьковатый комок, отдающий хмелем и солодом, течет вниз, обволакивая своей нежной прохладой истосковавшийся организм.
Чтобы не сойти с ума от затянувшейся паузы, слушаю писк каких-то пичуг. Они что-то свистят, щебечут на заходящем солнышке. Стена, возле которой нас чуть не расстреляли, — а может еще и расстреляют? — практически целая. Только по верхнему краю следы от пуль. Значит мы здесь первые? Лишили, так сказать, девственности Стену. Давно я никого не лишал девственности! Напоследок Стену лишил! Ха-ха-ха! "Гуд бай. Америка!"
Господи! Витя, ну не тяни кота за хвост! Я уже устал от всего! Я очень устал! Мне все равно, что сделают со мной. Только оставьте меня в покое. Орать тоже нет ни сил, ни возможности. Устал я! Устал!
— Я согласен! — чуть слышно произнес Виктор.
Нелегко дался ему этот ответ. Лицо все потное, глаза сверкают, разбитые губы дрожат. То ли от нервов, то ли от боли. Я, как могу, улыбаюсь и подмигиваю одним глазом. Ничего, Брат, повоюем!
— Согласен? — Гусейнов торжествует.
— Да, согласен, — голос Виктора слаб.
— Будешь принимать присягу, Маков?
— Нет.
— Даю пять минут — поговори с Маковым. Убеди его.
— Ты обещал, что если я соглашусь, то он будет жить.
— Э-э, нет! Я не обещал, что не буду убивать.
— Не понял!
— Будет он жить, но в том же подвале. Долго он там протянет?
— Отойдите все подальше и дайте сигареты.
— Всем отойти назад. Взвод! Можете перекурить.
Все отошли назад, дали нам полпачки сигарет, спички. Мы сели прямо на землю, оперлись на стену спинами. Закурили. Хорошие сигареты! Вкусные.
— Ты же, вроде не курил, Вить? Понравилось?
— Выберемся — брошу!
— Я уже так много лет пытаюсь.
— Что делать будем, Олег?
— Хрен его знает, Виктор! И жить хочется, и служить им, тоже, ой как не охота!
— Может представится случай смотаться.
— Может, а может и нет.
— По крайней мере сдохнуть мы с тобой всегда успеем.
— Тоже верно. Всегда можно набить морду Гусю или задушить Модаева, и нас за это расстреляют. Хоть моральное удовлетворение перед смертью получим.
— Так соглашайся!
— А парни, что погибли?
— У них не получилось, у нас может и получится! Вот тебе и повод для мести.
— Попробовать можно.
— Ну что, соглашаемся?
— Давай покурим спокойно, может, что еще в голову придет.
Мы докурили без разговоров. Гусейнов и его свора с беспокойством наблюдают за нами, как мы спокойно, безо всяких эмоций курим. Они подходят поближе. Мы как сидели, так и сидим на нагретой земле. От стены приятно холодит, избитая спина отдыхает.
Только сейчас я замечаю, что находимся мы в школьном дворе. Одноэтажное здание сельской школы. Хорошее, чистое, ухоженное здание. Богатое, видать, село было. А сейчас школа закрыта. Тут штаб боевиков-ополченцев. И пацаны-школьники, наверное, тоже воюют. А здесь, в их классах, самозванный генерал устроил свой штаб и пыточную. Все в этой жизни повторяется по спирали.
Господи! Как хорошо! Вот так просто сидеть, смотреть поверх голов расстрельной команды, и кажется, что ты свободен!
Сигарета закончилась. Гусейнов и его сопровождающие подходят поближе. Сережа жмется сзади, старается нам в глаза не смотреть.
Ну, что же, Сережа, мы теперь с тобой в одних окопах. Мерзко с таким дерьмом вместе быть, но что поделаешь. При случае сквитаемся!
Часть четвертая
— 16-
— Ну и что, господа офицеры, решили? — Гусейнов насторожен.
— Давай попробуем научить твоих новобранцев. Но не более того, — отвечаю я.
В глаза не смотрю, только под ноги. Предавать своих, даже ради собственной жизни, процесс неприятный. Чувствую, как кровь начинает стучать в голове, в глазах опять круги красно-оранжевые, подташнивает.
— Ну, вот и хорошо! Я же знал, что вы сделаете разумный выбор! Присягу, как я понимаю, принимать не будете?
— Нет. Не будем. Воевать тоже не будем. Только учить новобранцев выживать в бою. Годится?
— Конечно! Сейчас вас отвезут в больницу, немного подлечим, отоспитесь, отмоетесь, подкормим, и за работу! — Гусейнов радостно смеется и потирает руки.
Он уже собирается уходить, но поворачивается на каблуках и подходит поближе.
— Чуть не забыл. У каждого из вас будет личный телохранитель. Для вашей безопасности, — рожа его кривится в плотоядной ухмылке. — Оружия у вас пока не будет — оружие необходимо на фронте. А то вдруг вы вздумаете какой-нибудь фокус выбросить. А сейчас представляю вам начальника штаба батальона, в котором вы будете служить, подполковника Модаева. С командиром батальона Нуриевым я познакомлю вас позже. Его слово для вас — закон. Телохранители знают, что делать, если вы попробуете не подчиниться командованию. Теперь все вопросы решайте с офицерами.
Не сговариваясь, мы с Виктором плюнули на землю от злости. Не дурак Гусейнов, далеко не дурак!
К нам подошел Модаев и два вооруженных ополченца. Не из первой роты. Это было видно сразу. Лет по восемнадцать-двадцать, лица настороженные. Готовы в нас стрелять по поводу и без повода.
У Модаева на лице боролись различные чувства. С одной стороны он переполнен важности от занимаемой должности. А с другой стороны — мы же знаем, что он чмо и предатель.
Мы тоже не ангелы, но когда стреляют чуть выше головы, "сажают на измену", то как-то не очень уютно себя чувствуешь.
Надо с самого начала показать чмырю его место.
— Что, Сережа, погоны не давят? — говорить тяжело, но надо.
— Встать!
— Сил нет. Помоги, Серый.
— Поднимите их! — гонор из него так и прет.
— Чмо долбанное! — Витя не удержался.
— Вы слышали, что сказал командующий армией? Отныне я решаю вашу жизнь и судьбу. Вы обязаны мне подчиняться!
