В сотне шагов от ворот им повстречался оборванец, собиравший сухие ветки. На правой руке у него не хватало трех пальцев, левая, ниже локтя, заканчивалась культей. Был он скособоченный и жался к земле.
— Скрипишь, Фарук? — спросил Юсуфзай.
Калека не ответил, сосредоточенно занимаясь своим делом. Культей подцеплял ветку или кусок дерева, а указательным и большим пальцем другой руки ловко увязывал собранное в охапку.
— Ах, умелец! — Юсуфзай пнул несчастного ногой в бок.Тот упал ничком.
— Вставай, не притворяйся.
Фарук, шатаясь, поднялся на ноги.
— Думаешь, я тебя ненавижу? — На лице Юсуфзая мелькнула странная гримаса. — Я люблю тебя. Ты часть моей жизни, моего прошлого, как же я могу тебя ненавидеть?
Калека, до того времени прятавший лицо, посмотрел на Юсуфзая. Шелушащаяся кожа, воспаленные веки. Однако глаза на удивление ясные, взгляд уверенный. Словно оборванец знал что-то важное, и это знание давало ему известное превосходство.
—Ты прав. У нас тобой одна судьба, сааб, хоть я жалкий урод, а ты всемогущ.
Они вернулись в поместье. Ксан попытался выяснить,кто такой Фарук, но Юсуфзай отмолчался. В остальном на его любезность трудно было пожаловаться: Ксана принимали как дорогого гостя. После обильного завтрака они устроились в плетеных креслах, потягивали пиво, болтали.
—Уединение, нетронутая природа, — говорил хозяин, —ради этого сюда стоит приезжать.
— Люди порой утомляют. С ними у вас непростые отношения.
— Вам захотелось узнать, кто этот калека. — Запрокинув голову, отец Тасмины допил пиво. Кадык заходил ходуном под дряблой кожей. — Шестьдесят один год назад здесь всем заправлял глава местного племени, Шер Мохаммад Юсуф-зай. Моя мать была лаунди, наложницей, ее продали Шер Мохаммаду за долги. Что ее ждало: жизнь в четырех стенах (за пределы поместья выходить запрещалось), выполнение домашней работы, а также обслуживание мужчин. Рождались дети, одним из них был я.
Юсуфзай словно позабыл о присутствии Ксана: его взор был устремлен в прошлое.
— .Хотя я не принадлежал к числу законных детей Шер Мохаммада, мне не на что было пожаловаться. Я был мальчиком,значит, будущим мужчиной, хозяином жизни. Кормили вдоволь, к делу приучали с шести лет. Я пас овец, охотился, учился стрелять, у меня было свое ружье. Но я не мог смотреть, как унижали и эксплуатировали мать. Шер потерял к ней интерес(такое случалось со всеми его наложницами), и ее заставляли заниматься самой грязной работой, а также подкладывали под тех гостей хозяина, которым она приглянулась. В конце концов, ей не было и тридцати, она сохраняла привлекательность.
— Однажды, мне вот-вот должно было стукнуть восемь, мать не выдержала и воспротивилась. В тот же вечер ее привязали к столбу посредине двора и выпороли. Содрали кожу со спины, даже земля пропиталась кровью. Она так и умерла у позорного столба. Под утро, у меня на глазах. — Юсуфзай рассказывал монотонно, спокойно. — Спустя пару часов,когда Шер Мохаммад вышел из дома, чтобы умыться и справить нужду, я уже ждал его с ружьем, спрятавшись за столбом,на котором висел труп моей несчастной матери. Когда он мочился, я вогнал ему заряд картечи прямо в живот.
— Я бежал. Две недели шел пешком, в кровь содрал подошвы, питался лепешками, которыми со мной делились пастухи. Шер Мохаммад не мог предположить, что я направился в горы, меня искали на дороге в Кветту, Ну, а я добрался туда много позже. Какое-то время мое везение продолжалось. Я украл ханди и чапатти[14]у человека, оказавшегося школьным учителем. Он отвел к себе домой. Стал для меня настоящим отцом. Благодаря ему я поступил в школу.
— Вытянули счастливый билет?
— Везение чередовалось с неудачами. Моин Афрасьяб,так его звали, умер через два года. Простудился, подхватил грипп, который перешел в пневмонию. Я снова остался один.Из школы меня вышвырнули. Там требовалась плата, правда, весьма умеренная, но денег у меня не было. Короче, я попал в учебное заведение для бедняков. В аду легче, чем там.
— Не преувеличиваете?
— Преувеличиваю? — холодно переспросил Юсуфзай. —Представьте себе ребенка, который ежедневно помышляет о самоубийстве. Рукоприкладство распространено в школах разных стран, но здесь оно возведено в абсолют. Меня непросто били палкой по ладоням, как в Англии. Били так, что ладони становились сизыми. Били по почкам, по голове. Я был в синяках, ссадинах, некоторые раны подолгу не заживали. Вся моя вина заключалась в тугодумстве. Да, я медленно соображал, в отличие от других детей. У меня не было родителей, возможности нормально питаться. Я жил в приюте и хронически недоедал. Какие там домашние задания! Вот меня и били. А кроме этого, любили унижать. Выводили на середину класса и остальных учеников заставляли кричать хором, что я налаик бакче, то есть дурак. А что такое мургха знаете? Это — петух. Так называли ученика, которого наказывали самым мерзким образом. Заставляли взойти на специальный помост перед доской, сесть на карачки, пропустив руки под коленями и схватив себя за уши. В такой позе он должен был оставаться несколько часов. Но этого мало — несчастного одновременно били все той же проклятой палкой, а иногда могли спустить штаны и вставить палку в задний проход.В классе смеялись. Им было смешно.
— С тех пор во мне живет ненависть к этой земле. За то спокойствие и равнодушие, с которым она носит на себе тех,кто насилует и творит зло. Я сумел выбиться в люди, заработать деньги. Спустя много лет, вернувшись сюда, я купил это поместье. Чтобы не забыть о страданиях, которые мне доставила эта земля и ее люди. К тому времени Шер Мохаммад разорился и умер. Имение пришло в упадок, единственный, кто здесь оставался — его сын. Не мне чета, от одной из законных жен. И тогда. — Юсуфзай глубоко вздохнул, — я распорядился его наказать. Ему жгли на лице паклю, били. Парню не повезло, и он выжил. Вы его видели. Это Фарук. Мой брат.
Ксан молчал, пораженный услышанным. Потом задал вопрос:
— Как все это соотносится с вашей философией? Любовь — путь познания.
Юсуфзай поморщился.
—Любовь и доброта — путь к Всевышнему, но только Аллах знает, как его нужно пройти. На этом пути приходится терять близких, друзей, вызывать злобу..Бывает, любовь учит ненависти, а доброта — жестокосердию. Достиг благодаря Любви я места, где не осталось от Любви следа.
Хозяин пригласил Ксана в столовую, однако его тревожило отсутствие Тасмины, и, не считаясь с условностями, он снова спросил об этом
Юсуфзай любовался начинавшимся закатом и с неудовольствием оторвался от этого зрелища.
— Неуместно требовать у отца общения с его дочерью.
Ксан решил проявить твердость:
—Вы мне обязаны. Я выручил вас, вывез из Исламабада,многим рискуя, между прочим. Сделал это ради Тасмины, потом что люблю ее. Да, я люблю вашу дочь, если вы до сих пор этого не поняли. Поэтому хочу ее видеть. Хочу уехать отсюда. Можете ехать с нами, а можете продолжать врачевать своих моджахедов. Мне все равно. По-моему, я ясно выразился.
