семейную сцену.
– Ой, простите! – начала она.
– Ничего, мы уже поговорили, – успокоил ее Тони. – Все в порядке?
– Да.
– С кем? – спросил сэр Герберт.
– С моей мамашей. Полли проводила ее в церковь.
– Полли? – сказала Вайолет. – Рада узнать, как вас зовут.
– Что этой женщине делать в церкви? – спросила леди Лидия.
– Мы, Прайсы, очень набожны, – ответил Тони. Вайолет по-прежнему занималась Полли.
– Насколько я понимаю, – сказала она, – вы с лордом Дройтвичем часто видитесь?
– Да.
– Как это мило!
– Герберт! – вскричала леди Лидия. – Герберт, у меня мысль! Сейчас ее нужно подстеречь! Она поддастся.
– Ты думаешь?
– Да-да. Когда она выйдет, мы…
– Молодец! Так и сделаем.
Быстро дыша, леди Лидия обернулась к Полли, надеясь на то, что победы можно достигнуть и в последний час. Леди знала таких старушек. Они особенно чутки к гласу разума, когда побывают в церкви. Значит, лови их и вей из них веревки.
– Где эта церковь?
– Первая улица налево.
– Лидия! – вскричал сэр Герберт так, словно завидел лису. – Скорей!
Жена не подкачала, словно тоже увидела лису.
– Бежим!
– А то упустим!
Они выскочили из салона, как гончие, а Тони обернулся к Вайолет.
– Не пойдете с ними?
– Хотела заглянуть в магазин. Машину пока оставлю здесь.
Подходя к дверям, она посмотрела на Полли и заметила:
– Конечно, я не знала всех привлекательных сторон этого заведения.
– О чем вы? – спросил Тони.
– О приятном обществе, – ответила Вайолет.
17
Уход наследницы супов, да еще сразу после отбытия супругов Бессинджер, несколько ошеломил Полли. Она села в кресло и растерянно посмотрела на Тони. Хотя бы он был устойчив в этом неверном мире, где люди кидаются прочь, словно кролики.
– Что она хотела сказать? – спросила Полли.
– Да ничего, – ответил Тони. – Так, шутит.
Он улыбался счастливой улыбкой, полагая, что все к лучшему в этом лучшем из миров. Мысль о том, что наконец-то он свободен, приводила его в восторг. Но Полли не удовлетворилась таким легкомысленным ответом.
– Мне кажется, – сказала она, – скорее ваша гостья сердится.
– Это да.
– Почему?
– А почему бы ей не сердиться?
Прозрев мужскую уклончивость, Полли подошла к сути дела.
– Она расторгла помолвку?
– Да, – с удовольствием ответил Тони. – Мы с ней не поженимся.
Сказав это, он нежно посмотрел на Полли. Скованность его исчезла, и прекрасная маникюрша оказалась лицом к лицу с решительным мужчиной.
– Слава богу, – прибавил он, – я свободен.
– Мне кажется, вы рады, – сказала Полли.
– И мне так кажется.
– Никогда не встречала светской девушки, – продолжала она, – у которой сердце – не мороженая рыба. Правда, что до внешности…
– Да, она ничего себе…
– Но так ли это важно?
– Вот именно.
Женское любопытство побудило Полли спросить:
– А почему вы решили на ней жениться?
– Так, вздумалось…
– Да-да…
Они немного помолчали. С Бромтон-роуд доносился шум машин. Лондон занимался своими делами, не ведая о том, что происходит в салоне Прайса. Полли встала и посмотрелась в зеркало. Тони взял «Тэтлер» и попытался хлопнуть пролетавшую муху. Это не удалось, и муха полетела дальше, презрительно фыркнув.
– Знаете… – сказал Тони, кладя на место «Тэтлер». Полли обернулась.
– Да?
Тони поправил галстук.
– Насчет этих помолвок…
– Да?
– Мич мне тут рассказывал…
– Мистер Мич?
– Да.
Что-то стукнуло в дверь. По-видимому, один из мальчиков, оживлявших Мотт-стрит, бросил в нее ботинок. Тони не обратил на это внимания, не обратила и Полли. Он стоял посреди комнаты, сжимая руки. Она с интересом смотрела на этикетку бальзама.
– Я думала, мистер Мич женат.
Тони покачал головой.
– Конечно, – сказал он, – у него тот унылый вид, какой бывает у женатых, но он только помолвлен.
– Вот как?
– Да. Помолвлен.
Полли поставила бутылку.
– Во второй раз, – прибавил Тони. – Это вдохновляет.
Мальчик с ботинком, или другой, что-то пронзительно заорал второму (или третьему) мальчику. Полли подождала, пока он утихнет.
– Почему вас так занимает мистер Мич? – спросила она.
– Не Мич. Только его методы.
– Что?
– Методы. Приемы.
– О?
– Очень поучительно.
– А какие они?
Последняя скованность у Тони исчезла. Он уподобился певцу, взявшему верную ноту.
– Разные. С первой барышней он был осторожен.
– Осторожен?
– Да. Говорил околичностями.
– Как это?
– Они сидели на кладбище, и он спросил, не хочет ли она, чтобы на ее могиле была его фамилия.
Полли подумала.
– Не так уж хорошо.
– С другой стороны, не так уж плохо. Сработало.
– Она хотела, чтобы на могиле?..
– Да. Не сразу, конечно, а после долгих счастливых лет.
– А вторая?
– Тут все иначе. Они пошли в кино.
– При чем тут кино?
– Это очень важно. Совсем другой метод.
Полли опять подумала.
– Он сделал ей там предложение?
– Нет, еще лучше. Он заметил, как она расчувствовалась, когда герой обнял героиню, и после фильма сам ее обнял.
– А поцеловал?
– Еще бы! Она чуть не растаяла. По крайней мере, мне так кажется. Он говорил короче – «поцеловал», и все. Но можно представить, что такое поцелуй Мича!
Мич вырос в сознании Полли; женщины любят решительных. «Ну и что, – подумала она, – если усы висят? Душа, вот в чем суть». И она сказала:
– Молодец!
– Именно, – согласился Тони. – Значит, вам больше нравится второй метод?
– Конечно.
– Вы уверены?
– Уверена.
– Прекрасно. Я думал, надо спросить.
И, не хуже Мича, он схватил ее в объятия, а там – поцеловал.
– О, Полли! – сказал Тони.
– О, Тони! – сказала Полли.
Казалось бы, просто, но они друг друга поняли. А если бы он понял не совсем, ее сияющие глаза довершили бы дело. Помазки, бутылочки, бритвы и объявления смотрели на них с неприязненной отрешенностью, намекая на то, что в этом салоне такого не случалось со времен Регентства [12].
– Ты меня любишь? – спросил Тони.
– Конечно!
Немного успокоившись, он сел на край раковины и благоговейно посмотрел на Полли.
– Что за легкий тон? – сказал он. – Меня трудно любить. До сих пор этого не бывало. Вот любить тебя – легче легкого.
– Да?
– Да. Тебя каждый полюбит. У меня это заняло две секунды. Только ты выскочила из кустов, кинулась под машину – все! Сразу подумал: «На ней я и женюсь».
– Не может быть!
– Еще как может!
– Что же ты во мне увидел?
– Мне понравилось, как ты пролетела по воздуху.
– Не надо мне было терять сознание.
– Почему?
– Я бы почувствовала, что ты меня несешь на руках, а я очнулась только на диване.
– Сейчас наверстаем, – сказал Тони, поднял ее и понес по комнате.
– Тебе надо больше есть, – заметил он, ставя ее на пол.
– Зачем?
– Нельзя весить десять фунтов.
– Я вешу сто пять [13].
– Чепуха!
– Нет, правда.
– Значит, я очень
