Я подошел к телефону, набрал номер, но случилось то же самое.
Я медленно опустил трубку. Вернулся к отелю и уселся на невысокую ограду у входа; надо было хорошенько подумать. Довольно скоро я решил, что у меня нет иного выбора, кроме как позвонить в посольство. Этим я нарушу все правила. Но плевать мне на все их протоколы. Я набрал 411, справочную, и узнал номер. И тут же позвонил в посольство.
— Добрый день, посольство Великобритании. Чем можем быть полезны?
— Я хочу поговорить с ОССО.
— Простите?
— ОССО. Офицер связи по спецоперациям.
— Извините, мы не располагаем номером человека с такой фамилией.
— Свяжитесь с военным атташе и скажите ему, что на линии некто, кто хотел бы поговорить с ОССО. Это действительно важно. Мне нужно поговорить с ним сейчас же.
— Подождите минутку.
Вскоре раздался голос другой женщины:
— Добрый день. Чем можем быть полезны?
— Я хочу поговорить с ОССО.
— Извините, у нас нет такой должности.
— Тогда свяжите меня с ВА.
— Извините, но военного атташе здесь нет. Чем могу помочь? Вы не могли бы оставить мне свое имя и номер контактного телефона?
— Послушайте, — сказал я, — вот что я собирался сообщить. И передайте это ОССО или ВА. Я пытался дозвониться по своему номеру. Мой номер два-четыре-два-два, и мою линию постоянно глушат. Я попал в скверное положение и в данный момент нуждаюсь в некоторой помощи. Передайте ОССО или ВА, что если мне не удастся связаться с Лондоном, то я выхожу из тени и предаю огласке имеющиеся у меня сведения. Я перезвоню через три часа.
— Простите, не могли бы вы повторить то, что только что сказали?
— Нет, вы ведь меня записываете, так что поймете. Все, что от вас требуется, это передать то, что я сказал, ВА или ОССО — мне плевать, кому именно. Передайте им, что я буду звонить в Лондон по своей линии через три часа.
Я повесил трубку. Сообщение должно до них дойти. Возможно даже, что ОССО или ВА слушали этот разговор.
Некоторые из операций, в которых я участвовал, были такими грязными, что вряд ли кто-нибудь захотел, чтобы их предавали огласке. И кого-нибудь вроде меня могли пустить в расход, если бы дела не заладились. Я всегда действовал исходя из такого соображения: если ты вовлечен в теневые операции, работаешь на какую-нибудь секретную службу и не подготовил себе путь к отступлению, когда тебя решили подставить, то получай по заслугам. Без сомнения, Контора решила меня сдать.
Я скомпрометировал себя. Это была карта, которую можно разыграть только однажды. Легкой жизни после такого не жди. Для Интеллидженс сервис я был конченым человеком, и, возможно, мне придется провести остаток дней в какой-нибудь богом забытой горной деревушке в Шри-Ланке, да еще постоянно оглядываясь.
Что, если Контора решит признаться американцам в проведении операции, о которой они забыли упомянуть? Что, если они скажут: «Этот человек убил одного из ваших служащих»? Нет, это не пройдет. Контора не знает, насколько я блефую, и понимает, что, если я предам это дело огласке, это нанесет ей урон. Они вынуждены считаться со мной и помочь. Выбора у них нет. Конторе придется нас забрать. Меня отправят в Англию, а потом я буду сидеть в норе, пока они меня не позабудут.
Когда я вернулся в номер, Келли лежала на кровати, завернувшись в полотенце. Мультик закончился, и был слышен голос диктора новостей, но я не обратил на это особого внимания. Меня больше интересовало, как разговорить эту девочку.
Было похоже, что я быстро теряю друзей, и, хотя Келли было всего семь, мне хотелось, чтобы она была на моей стороне.
— Нам придется потерпеть еще часок-другой, Келли…
И вдруг меня пронзило. Серьезный женский голос вещал:
— «…зверские убийства и возможное похищение ребенка…»
Я повернулся к экрану.
Женщина была негритянкой, лет под тридцать пять. Ее лицо показывали крупным планом, а на заднем был дом Кева и все еще стоящий там «даяцу». Полиция мельтешила вокруг двух машин «скорой помощи» с мигалками.
Я схватил пульт и вырубил телевизор.
— Какая плохая девочка Келли! Почему ты не вымыла шею? Ну-ка, сейчас же марш обратно в ванную!
Я почти впихнул ее туда.
— И не выходи, пока я не скажу!
Я снова включил телевизор, приглушив звук.
— …соседи сообщают, — продолжала дикторша, — что видели белого мужчину, около сорока лет, примерно от пяти с половиной до шести футов ростом, среднего телосложения, с короткими каштановыми волосами. Он подъехал к дому на белом «додже», зарегистрированном в Виргинии, сегодня, приблизительно в два сорок пять. Передаю слово лейтенанту Дэвису из отделения полиции округа Ферфакс…
Рядом с ней возник лысеющий детектив.
— Мы можем подтвердить, что мужчина, соответствующий данным приметам, был здесь, и просим связаться с нами как можно большему числу свидетелей. Необходимо установить местонахождение семилетней дочери Браунов — Келли.
На экране появилась фотография Келли, которая стояла в саду рядом с Айдой. Фото сопровождалось устным описанием примет. Затем двое присутствующих в студии заговорили о том, что убийство семьи, скорее всего, связано с наркодельцами. Вслед за этим на экране появилась семейная фотография.
— Кевин Браун был служащим Управления по борьбе с наркотиками…
Затем ведущие расширили тему, рассказав о проблеме наркотиков в Вашингтоне.
Плеск воды в ванной стих. Келли могла появиться в любую минуту. Я стал переключать каналы. Больше про убийства нигде не говорили. Я включил детский канал и направился в ванную.
Плеска воды не было слышно, потому что Келли не мылась. Она сидела на полу под раковиной точно в той же позе зародыша, в какой я нашел ее в доме Кева, зажав уши руками, чтобы не слышать новости, которые передавали по телевизору.
Я хотел было поднять и утешить ее. Только вот не знал как. Я решил сделать вид, что ее поведение меня нисколько не удивляет.
— Привет, Келли, — улыбнулся я. — Что ты там делаешь?
Она зажмурилась так крепко, что лицо ее покрылось морщинками. Я взял ее на руки и пошел обратно в комнату.
— Эй, ты какая-то сонная. Хочешь посмотреть телевизор или сразу ляжешь в постельку?
Я понимал, что несу какую-то околесицу, но, честное слово, не знал, что сказать или сделать. Лучше всего притвориться, что ничего не произошло.
Я снял полотенце, чтобы она оделась. Вода на коже высохла от тепла ее собственного тела.
— Ну-ка, давай оденемся и причешем волосы.
Слова давались мне с невероятным трудом.
Келли продолжала сидеть не шевелясь. Потом, когда я стал надевать на нее рубашку, очень спокойно спросила:
