Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
следов клея. Рядом с жар-птицей покачивались на ветру легкокрылые журавлики из газеты.
Тамара поставила чайник, усадила гостей на веранде и разлила по кружкам горячий отвар из шиповника. Пряники в вазочке оказались тверже камня.
– Я так и знала, что в лесу за вами чудь увяжется, – она покачала головой. – В “Краснополье” некоторые дети слышат всякое, чего нет, и кошмары видят. Ну, поначалу… Потом привыкается.
Ленька поежился, вспоминая собственные сны. Толща воды, давящая на грудь, привкус тины во рту, отдающийся в висках рокот волн…
– Значит, не все видят? – спросил он как бы невзначай.
– Только ненужные, лишние. Те, кого белоглазая чудь может забрать.
Повисло тяжелое молчание. Даник смотрел прямо перед собой и с хрустом разминал пальцы. Алесь, хмурясь, ощипывал края заплатки на локте. Они оба не проронили ни слова.
– Это глупости, – быстро сказал Леня. – Я здесь часто вижу кошмары. А у нас в семье порядок, вы же знаете!
– Порядок – это славно, – легко согласилась тетка Тамара. – Может, просто приглянулся ты чуди. Они себе иногда дружков выбирают. Общаться хотят.
– А чудь – кто они? – спросил Алесь, макая каменный пряник в отвар из шиповника.
– Не люди, не звери, а просто соседи наши. Только сказки это все. Вы слушайте, на ус мотайте, а верить мне не надо, – тетка Тамара улыбнулась, морщинки лучиками разошлись от ее добрых глаз.
На прощание она дала Леньке целую горсть спелых лесных орехов. Он вспомнил, что орехи зреют к осени, а сейчас начало июня, но не стал спрашивать, что же тогда Тамара собирала в плетеный короб на опушке жуткого хохочущего леса.
***
Наконец, среди темных камней за цветочным лугом начались раскопки.
Из города Горького приехали на большой грузовой машине десяток студентов с лопатами и кирками, выгрузились в холмах недалеко от Краснополья и разбили походный лагерь. Леньке нравилось ходить между желтых брезентовых палаток, перекидываясь парой слов с комсомольцами. Все они были, как из детских книжек с картинками, дружны, вежливы и ответственны, не сваливали свою работу на товарищей, не отлынивали от труда. Отец отбирал в экспедиции только лучших, отличников и активистов. Они даже, как один, носили комсомольские значки.
– Ну, а еще бы они водку пили при сыне своего препода, – скептически заметил Даник.
Ничего он в этом не понимал! У молодых историков было настоящее студенческое братство, такое, о котором Ленька всегда мечтал. Они не ругались по пустякам и не бросали дело на полдороги. Вечерами они жгли костры, и теплые огни было видно даже из дачного поселка.
Иногда Ленька с завистью смотрел на них из окна, а, бывало, накидывал куртку и бегал через заросший клевером и васильками луг, чтобы посидеть у пламени и послушать, как взрослые ребята играют на гитаре и поют добрые песни.
Красивая девушка с тугими пшеничными косами подарила ему кепку, а староста группы отдал на память свой перочинный нож. Ленька тоже приходил не с пустыми руками: приносил бутерброды с сыром и первую пахучую клубнику в бидоне. Ему хотелось платить добром на добро и участвовать в важном деле.
В солнечный день Константин Алесеевич Терехов вместе с сыном обошел Пояс Лирниссы с компасом и строительным метром и расчертил пространство вокруг древних камней на квадраты, расставив углы по сторонам света. Отец вбивал в сухую землю колышки, Ленька протягивал веревку. Потом пришли студенты с лопатами и начали настоящую работу.
Копали на глубину штыка – это называлось "снять культурный слой". Тяжелый труд взяли на себя парни, девушки в это время просеивали сухие комья земли в поисках интересных находок.
Лене не поручали серьезных дел, но он носил студентам кружки с водой и следил, как работает Константин Алексеевич. Видеть папу в роли требовательного профессора было непривычно и странно. Он чаще обращался к сыну "Леонид" и на "вы" и почти не бывал дома.
В штабе на чердаке Ленька тоже стал бывать реже. Когда он заходил к ребятам, Алесь и Даник смотрели на него угрюмо и говорили неохотно.
– У меня слова не казенные, чтобы просто так тратить, – хмуро огрызнулся Камалов.
– Мог бы и нас позвать, – в голосе Алеся прозвучала укоризна. – По дружбе.
– Это не развлечение, – возмутился Леня. – В экспедицию просто так не берут. У папы студенты для этого вон сколько учатся.
– Чтобы лопатой махать? – спросил Алесь.
– Оставь его в покое, у него теперь новый коллектив, – съязвил Камалов.
– То, что тебе не нравится быть среди товарищей и делать общее дело, еще не значит, что все такие же эгоисты, – отрезал Ленька. – Ты даже в пионерский лагерь ездить не хочешь!
Он-то сам лагерь обожал. Для него это было как огромный фестиваль, где можно встретить новых друзей и научиться чему-то новому. Первым Ленька бежал на утреннюю зарядку, первым записывался на все кружки подряд, вызывался командиром отряда и в трудовой десант. Было что-то волшебное в маленьких домиках, украшенных флажками, в названиях, которые они придумывали себе сами, в кричалках и речевках, даже в столовском компоте. Казалось, все здесь важны и дороги друг другу, все делают большое, нужное дело. И наплевать, что "важным делом" обычно становился сбор шишек на поделки или рисование плаката на тему "Советское дирижаблестроение".
Главное, что ребята, не связанные ничем, кроме общей палаты на десять коек, месяц играли, будто все они здесь закадычные друзья. В конце смены они писали друг другу на галстуках номера телефонов и почтовые адреса и клялись обязательно приехать тем же составом через год. Перед прощальным костром по всему лагерю можно было видеть неразлучные влюбленные парочки, которые сидели, печально склонив головы, и лучших друзей, слипшихся в многорукий, многоногий человеческий ком. На прощальном костре девочки плакали, а мальчики сидели необыкновенно притихшие и серьезные.
Почему-то это волшебство, властвовавшее в течение смены, развеивалось, когда ребята возвращались по школам. Испещренные номерами галстуки пылились, заброшенные на дальнюю полку шифоньера. Переписка с друзьями по смене угасала через пару открыток, отправленных на праздники и тут же забытых. Никто не пересматривал фотографии, ради которых мальчики надевали белые рубашки, а девочки гладили ленты.
Леньке очень хотелось верить, что волшебство, витающее над раскопом, не закончится, когда костры потухнут и папины студенты соберут палатки.
***
Если Ленька находил время прийти в штаб, ребята устраивали вечер страшных историй. Когда небо становилось темно-синим, как бутылочное стекло, и туман ложился на деревню, ребята забирались на чердак и гасили электричество. Проигрывал тот, кто первым просил включить свет или начинал жаловаться, что хочет спать.
Ленька обожал такие вечера. Первобытный страх холодом пробирался
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
