места.
Мне же оставалось только радоваться, что не окончательно забросил занятия тайцзи. От прямого захвата я умудрился увернуться, но это не сильно улучшило моё положение: мужик зарядил мне с ноги справа по корпусу. Уворачиваясь от захвата, я оказался в неустойчивом положении, так что не смог отбить удар, потерял равновесие и начал падать на пол. Хищно ощерившись, мужик прыгнул на меня, будто ныряя рыбкой, по-прежнему надеясь захватить руку с пистолетом.
Я подтянул руку к себе и попытался сгруппироваться. В это мгновение туша в трусах припечатала меня к полу, выбивая воздух из лёгких. Пистолет упёрся мне в грудь справа. Было очень больно, даже в ушах зазвенело.
А потом мужик, взгромоздившись на меня, вдруг вздрогнул пару раз и расслабился.
Через секунду я почувствовал, что у меня по животу течёт что-то тёплое. Посмотрел наверх и наткнулся на стекленеющий взгляд боевика. Только после этого я осознал, что сжимаю пистолет, вдавив пальцем спусковой крючок.
Едва поняв это, я посмотрел направо, где Саня дрался с другим боевиком. Оба лежали возле стены. Саня держал мужика за горло, тот — пытался освободиться из захвата. Но сейчас оба замерли, неотрывно глядя на меня.
Боевик в кожаной куртке вышел из ступора первым. Рванулся, освобождаясь от захвата, и тюкнул локтем Саню по затылку, после чего побежал в сторону пожарного выхода, забыв про собственный пистолет, сиротливо валяющийся у плинтуса в паре метров от меня.
Я, кое-как выбравшись из-под туши в трусах, метнулся к Сане. Он лежал на полу ничком. Я перевернул его, пару раз хлопнул по щекам. Его глаза затрепетали и открылись. Саня застонал.
— Живой? — почему-то шёпотом спросил я.
Саня утвердительно кивнул.
Я подобрал второй ствол и побежал к пожарной лестнице, только сейчас вспомнив про Вову. Оставалось только радоваться, что боевик решил бросить ствол…
Выскочив на решётчатую площадку лестницы, я глянул вниз.
Вова стоял, уперев руки в бока, и глядел на меня. Возле его ног в неловкой позе растянулся боевик в кожаной куртке. Возле его головы быстро росло тёмное пятно.
— Живы? — спросил Вова.
— Ага, — кивнул я. — Сейчас!
С этими словами я снова скрылся в коридоре.
После выстрела я опасался, что кто-то из жильцов полюбопытствует и откроет дверь. Появятся свидетели. Жизнь сильно усложниться… но, видимо, здешние постояльцы были научены не проявлять излишнее любопытство тогда, когда это неуместно, и грозит серьёзными личными неприятностями.
Саня шёл по коридору, придерживаясь за стену. Его малость пошатывало.
— Спуститься по пожарке сможешь? — спросил я, на всякий случай продумывая, как можно было бы отвлечь ночного портье. Впрочем, тот, услышав выстрели, уже и сам наверняка отвлёкся.
«Интересно, работает ли полиция во время комендантского часа?» — подумалось мне. И я тут же решил, что наверняка работает. Перед глазами так и встала картина: портье под стойкой потной ладошкой удерживает стационарный телефон, второпях набирая номер. И то же самое делают тихие постояльцы соседних номеров…
— Смогу, — ответил Саня.
— Я подстрахую если что, — сказал я.
— Добро.
Мы благополучно спустились вниз.
Вова деловито обыскивал «кожаного», доставая из карманов то ключи, то документы, то мобильник.
— Какого фига, ты без перчаток! — возмущённо прошипел я.
— Да ср…ть! — ответил Вова. — Всё с собой заберём.
— И его надо было захватить, а не убивать сразу, — продолжал я.
Вова внимательно посмотрел на меня.
— Если не он — то я, — ответил он. — Ты где такого взял вообще, а? Профи, блин… мне повезло, считай.
— Ладно. Хватай, что есть — и бежим! Из мобилы аккум достань только!
— Чего? — переспросил Вова.
Я, чтобы не терять времени, забрал у него аппарат, открыл заднюю крышку и вытащил батарею.
— Всё, теперь бегом обратно! — сказал я.
Бегом, к сожалению, не получилось. Похоже, у Сани было лёгкое сотрясение — его вырвало, едва мы вышли со двора.
Тем не менее, до своей гостиницы мы добрались благополучно, не встретив ни одного патруля. Уже на подходе мы услышали вой сирен. Возможно, местная полиция всё-таки выехала на стрельбу.
У меня были некоторые опасения, что кто-то в нашем отеле мог за время нашего отсутствия обнаружить, что чёрный ход не заперт, и закрыть его. В обычной ситуации это не было бы критичным — но теперь добавилось бы возни из-за состояния Сани.
Однако, повезло: дверь оставалась открытой.
Мы скользнули в наш номер, заперли дверь, задёрнули шторы, после чего включили свет, чтобы изучить добытые трофеи и оценить полученный ущерб.
У Сани половина лица была покрыта коркой запёкшейся крови и волосы на голове слиплись в сплошную массу. Хорошо хоть, отправляясь в дорогу, ещё в Москве, я додумался взять с собой небольшую аптечку, которой мы и воспользовались.
— У него, походу, куртка была чем-то усилена в локтях, — предположил Саня, когда в санузле мы с Вовой на пару помогали ему отмыть кровь и перевязать рану на голове. К счастью, сама рана оказалась не сильно глубокой — просто обширная ссадина. Даже удивительно, что так много крови натекло.
— Возможно, мотоциклетная, — предположил я.
После этого я снял испачканные чужой кровью майку и рубашку и отправил их в мусорный пакет.
Огромный синяк занимал половину правой стороны моей груди. Я осторожно потрогал рёбра.
— Целы? — взволнованно спросил Вова, наблюдавший за моими манипуляциями.
— Вроде бы, — ответил я, глубоко вдохнув.
Было больно, но, кажется, без резких прострелов.
— Что там случилось? — спросил Вова. — Что это за хмырь был?
— Они мило беседовали с твоим знакомым в его номере, — ответил я.
— А сам знакомый?
— Мёртв, — ответил я.
Вова присвистнул.
— Лихо мы сходили, — сказал он.
— Да уж… — согласился я, после чего добавил: — ладно. Пойдём посмотрим, что добыли.
Глава 8
Международное удостоверение журналиста на имя Майкла Фоулза, бумажник с кредитками на то же имя, несколько сотен долларов наличными, мобильник «Нокия», ключи «БМВ» — скорее всего, от мотоцикла. Автомобильные выглядят иначе. Вот, собственно, и весь наш улов.
Паспорта у боевика с собой не оказалось. Да и носить его с собой для обладателя журналистского статуса, очевидно, не было особой необходимости. Я обратил внимание, что, не смотря на произошедшее в соседней Боснии и явную ангажированность западных журналистов, органы власти, да и многие обыватели в Югославии по-прежнему
