ведёт себя как бедная побитая овца? Почему никто не даст им отпор, не поставит этих Иерархов на место? Как эти сухари могут распоряжаться ангелами, приказывать им, наказывать, вершить человеческие судьбы? Что это за бред? Твари! Развели бюрократию! Ненавижу вас! Жаль только, что козни строить я не умею. Что ж, придётся идти напролом.
От обуявшей меня ярости и концентрации на ней мне удалось невозможное: доползти до стола и пригубить эликсир, но, видимо, сил ушло слишком много, и я опять отключилась.
***
Дорогой Д. Хочу, чтобы ты знал — я не жалею, что спасла Абрахама. Мне лишь жаль, что из-за меня пострадали Наставник и аколит. Про себя я не думаю, сегодня уже немного смогла немного расправь крылья.
Как он смотрел на меня! А его слова? А как он смешно злился на меня за то, что я его спасаю, бедный мой Демон. Я ни о чём не жалею, я все сделала правильно…
***
Д, сегодня тридцатый день, как нас разлучили с аколитом. Очень переживаю за бабулю. После двадцатого дня стала чувствовать себя плохо: мутит жутко и вялость. Полистала Каноны, там сказано, что после разлуки на сто двадцать дней аколит и ангел умирают, если ангел не разорвёт связь. Чёрт! Надеюсь, что до этого не дойдёт.
***
К вечеру привели Петровну. Старушка хоть и хорохорилась, но было видно, что чувствует она себя неважно.
— Бабуля, а когда Майкла наказывали, тебя тоже вместе с ним? — мне немного неловко было задавать ей этот вопрос, но я очень хотела получить ответ — подтвердить свою догадку.
— Нет, деточка, это впервые, — Петровна, сидя на краю кровати, гладила меня по руке.
— Но тогда…
Не успела я закончить фразу, как аколит высказала своё мнение, которое на сто процентов совпало с моим:
— Это все Коздоя воду мутит, не угодила ты ей чем-то, видимо. Вот же Кощей в юбке!
Точное сравнение вызвало у меня улыбку:
— Надо что-то делать с ней… Да и вообще со всей этой чёртовой небесной канцелярией. Эти Иерархи на голову больные.
Петровна посмотрела на меня прямым, немного суровым взглядом:
— Ты можешь не добиться желаемого и сгореть. Ты это понимаешь?
— Да, но так жить, вернее — служить, я не хочу. Просто не могу.
Аколит положила свою пухлую ручку на мою:
— Тогда я с тобой.
— Спасибо, — я поцеловала старушку в висок — до чего же она тёплая и родная, моя бабуля!
— И ещё, — отстранилась от меня Петровна, — ты пошто аспида этого спасла? Влюбилась, что ли?
— Очень может быть… — глубоко вздохнув, призналась я. — …Очень может быть…
Мой дорогой Д, хочу, чтобы ты знал, что я не сдалась и сдавать не собираюсь, но пока приходится следовать навязанным правилам. Через пару дней пришёл Назарий с новыми заданиями. Не успели мы спустится на землю, первое, что он шепнул мне: «За тобой следят — Коздоя отслеживает каждый шаг». На мои вопросы, почему и чем я не угодила этой Козе, в васильковых глазах прочла столько ответов, что решила большое не поднимать эту тему.
Задания были не из лёгких, не знаю, по каким таким чёртовым правилам эти сухари выбирают их: опять больница, опять аварии, опять боль. Но почему я должна спасти человека шестидесяти лет и не спасти ребёнка? Я не понимаю. Не понимаю. Спасибо, Назарию, что не контролировал меня, спасибо, что опять спас после растраченных сил. Я сделала всё, что смогла. Как оказалась у себя, даже не помню, да и это неважно.
Вот же, Д. Мой огрызок карандаша заканчивается…
— Ангелина, — бабуля меня застукала на кровати, как раз, когда я спрятала Дневник и пыталась разгрызть карандаш, чтобы накарябать в своём безмолвном друге ещё пару строк.
— В чем рот?
— Где? — поводя глазами в стороны, я уставилась на аколита.
— В Караганде! В зеркало посмотри! Ты чего карандаш грызёшь? — Петровна по-свойски отодвинула одеяло и села рядом.
— Да вот, хотела порисовать, — вздохнула я. Не люблю врать, особенно дорогим мне людям, но пока о Дневнике говорить не хотелось.
— Ой, милая, ладно. Что, карандаш тебе добыть? — усмехнулся бабуля.
— А ты можешь?
— Ну, аколиты иногда могут спускаться по мелким поручениям на Землю, — прищурилась она.
Вот же, старушка! Я рассмеялась и обняла свою спасительницу.
— Ладно, пойду, пока у Иерархов собрание, я мигом. — Петровна подмигнула и вышла из комнаты.
Мне же по новому распоряжению предстояло через пару часов предстать перед Иерархами с отчётом о выполненном задании.
Все-таки интересно, почему Назария раньше допустили до службы… И как мы теперь будем отчитываться: вместе или по отдельности? Вернее, не отчитываться, а оправдываться за верно принятые мною решения. Стоять и ненавидеть бездушные глыбы водящие, не глядя на собеседника, пальцем по своим бумагам. Делать вид, что слушаю, но не слышать эти не понятные мне приказы и указы. Ох, как же не хочется туда идти…
Накручивая себя, ходя по комнате взад-вперёд, я и не заметила, как вернулась Петровна. Её лукавая улыбка заставила меня забыть о своих чувствах и о собрании. Бабуля подошла ко мне и из-за спины достала красивую нежно-розовую розу. Я не выдержала и ахнула от восторга. Буквально выхватив цветок из рук и, поблагодарив её, я жадно вдыхала тонкий и такой знакомый, такой земной аромат.
— Не меня благодарить надо, — деловито поставила бумажный пакет аколит.
— Не поняла?
— Встретила я тут хахаля твоего, ох, ну сущий Демон. Рассмотрела, кстати: хорош
— сказать нечего — очень хорош.
— И? — Впилась я взглядом в неё.
— Что «и»?
— Бо…
— Не смей тревожить без причины! — перебив, пригрозила мне бабуля.
— Прости-прости. И? Что он? Как он? — пытала я, не замечая, что трясу свою старушку, как грушу, с которой информация падать совсем не хочет.
— Нормально все с ним, отпусти меня.
Резкий, привлекающий внимание стук в открытую дверь заставил нас прерваться.
— Пойдём, — Назарий перевёл взгляд с меня на бабулю, явно удивлённый нашей позой, — нас ждут.
Как шла к Иерархам — не помню. Что там происходило — тоже. Хорошо, что рядом был Назарий, которой, видимо, проникся моим состоянием и на удивление резво давал ответы, причем, как мне иногда казалось, не совсем правдивые. Я пару раз на него покосилась, но мой Наставник, каждый раз видя мою приподнятую бровь, лишь широко улыбался. «И что это на него нашло?»
В остальном все мои мысли были посвящены лишь загадочной розе и ответам, которые я так и не услышала. Любопытство раздирало на части, а эти чёрствые сухари все бубнели, водя тонкими пальцами по
