чтоб всякие капитаны госбезопасности не забывали про старших майоров.
— С товарищем Бекетовым. — Сделал акцент директор и посмотрел на меня многозначительно. Мол, не охренел ли ты, пацан?
— Ага. С ним. А потом меня забрал товарищ старший лейтенант государственной безопасности Клячин и привез сюда, на место, так сказать, дислокации. Все. Ни шага влево, ни шага вправо. Все на виду. Один вообще не оставался ни на секунду. Да вы сами спросите!
— Спросим. — Согласился Шармазанашвили. — Как только выпадет возможность.
Я мысленно чертыхнулся. Вот что-то, а коммуникации в 1938 году, конечно, ни к черту. До самых примитивных мобильников ещё, как до Пекина в неприличной позе.
— Не знаю, в чем дело, товарищ капитан государственной безопасности, но Вы же понимаете, я бы не стал придумывать себе подобное…
Хотел сказать «алиби», но осекся. Хрен его знает, в ходу ли тут это слово. А то ляпну что-нибудь из очень далекого и еще непродуманного.
— Я бы не стал прикрываться именем товарища Бекетова. Зачем мне это? Я абсолютно чист.
— Неужели?
Директор школы, который, кстати, стоял напротив меня, поднял брови. Обе. Учитывая, насколько они у него кустистые, по-кавказски выразительные, сложно было понять, что он этим жестом выражает. Удивление или растерянность.
— А вот имеется информация, будто вы с Зайцевым сильно не ладили…Вроде бы ты ему угрожал даже. Ножом.
Я от такой наглости просто обалдел.
— Угрожал⁈ Ножом⁈ Ну, вообще-то он…
От злости меня начало колбасить еще сильнее. Слегка перестал себя контролировать. Чуть не ляпнул, что это Заяц мне заточкой в горло тыкал.
— Что он? — Оживился капитан госбезопасности.
— Он мне лучший друг. — Заявил я, уставившись прямо в глаза директора. — Мы с ним в одной коммуне были. Давно, правда, но в памяти отложилось. Когда встретились здесь, не знали куда от счастья деваться. Он, главное, как заорёт:
— Алеша, ты ли это⁈
А я ему в ответ:
— Василий, радость то какая!
И давай между березок бегать. Он кричит — Алеша… Я кричу — Софья…
— Прекратить юродствовать! — Хрипло задышал снова за моей спиной Шипко. — Какая на хер Софья⁈ Ты что, Реутов, издеваться вздумал⁈ Издеваться⁈
— Ох, простите… Это мне история одна вспомнилась… Попутал. — Я изобразил на лице задумчивость. — Да… Точно попутал. Там вообще из другой оперы. Там про гардемаринов… А мы будущие разведчики… Так вот, товарищ капитан государственной безопасности, мы врагами с Зайцевым не были. Могу в этом поклясться.
— Да знаешь куда засунь свою клятву… — Судя по приблизившимся хрипам, Шипко сделал шаг ко мне.
— Не надо…– Шармазанашвили поднял руку, останавливая Панасыча. — Пусть Реутов говорит.
— Реутов не против говорить. Реутов очень хочет узнать, почему он здесь. Товарищ директор Школы Особого Назначения, ну объясните Вы, наконец, что случилось⁈ Откуда информация, что мы с Василием враги? — Я перестал глумиться и начал говорить серьезно. Потому как ситуация яснее не становилась, а хотелось понимания.
— Слушатель Василий Зайцев был найден неподалёку от того места, где его видели в последний раз товарищи. В подворотне, со смертельными ранами на теле. — С абсолютно флегматичным выражением лица ответил Шармазанашвили.
Глава 8.2
Сдается мне, засмеялся я зря. Наверное, момент был не самый подходящий. Но честное слово, это вышло не специально. Просто сказанное директором Школы показалось мне шуткой. Хреновой и несмешной, но сто процентов шуткой.
— Реутов! — Шипко в два шага оказался рядом. Не знаю, разозлил его мой смех или напугал. Было не очень понятно. Просто лицо Панасыча напоминало своим цветом в данное мгновение перезревший помидор. — Ты совсем, етить-колотить⁈ Ты с ума сошел⁈ Ты что за представление тут⁈ Это же совсем⁈ Ну! В рот те дышло!
Учитывая, что разговаривать Шипко начал междометиями и бессмысленными фразами, подозреваю, в любом случае, он, как минимум, был сильно взволнован.
Воспитатель грубо схватил меня за плечо и основательно тряхнул, приводя в чувство. А я прямо успокоиться не мог. Хотел, но не мог. В башке крутилась веселая карусель из мыслей, пытавшихся выстроиться в ряд, однако, ни черта у них, у этих мыслей, не выходило. Болтались в голове, словно пьяные в усмерть девки.
Ко всему прочему, меня продолжало распирать от смеха. Как дурак стоял и давился хохотом.
Ну, потому что — бред же! Первостатейный бред! Какие, на хрен, раны? Какое, на хрен, тело? Кому вообще сдался Зайцев? Он ведь идиот!
Как назло, в этот момент перед глазами снова мелькнуло лицо Клячина и чертова ссадина. Потом сразу вспомнилось, что вернулся Николай Николаевич сильно задумчивым. Правда, если допустить, будто Василия грохнул все-таки он, вряд ли чекиста мучали угрызения совести. Я прекрасно видел, сколь сильно ему было плевать на подыхаюшую уличную шпану, когда они валялись во дворе бани. Так что, за Василия Николай Николаевич тоже страдать бы не стал. А значит, молчать Клячин мог по какой угодно причине. Но вот ссадина…Долбанная, блин, ссадина.
Черт… Даже если Зайцева убил Клячин… Чем это вредит мне? По идее — ни чем. Наоборот — проблема решилась. Но присутствие в моей жизни людей, которые спокойно могут кого-то прирезать в подворотне, эту жизнь ни черта не украшает. А вот риск имеется весьма конкретный. Сегодня — Зайцев. Завтра — я. Сделаю что-нибудь не то. Или скажу. Или стану не нужен Бекетову. Я снова громко хохотнул.
— Реутов! — Шипко, который по-прежнему сжимал мое плечо, решил наверное, что нужны более действенные меры.
Он размахнулся, собираясь зарядить мне оплеуху. С какого-то перепуга подумал, похоже, что я нежная барышня, которую надо приводить в чувство пощёчиной. Да щас!
Рука сержанта госбезопасности до своей цели не долетела. Я ее поймал. Руку, имею в виду. Резко перехватил запястье воспитателя, а затем крепко его сжал. Повернул голову к Панасычу, который от моей наглости охренел, и тихо, отчетливо выговаривая каждое слово, сказал:
— При всем уважении…Если Вы еще раз попробуете меня ударить, я Вам что-нибудь сломаю.
Лицо у Шипко вытянулось. Он открыл рот, но из его рта не вылетало ни слова. Только какой-то свист.
— Товарищ сержант государственной безопасности, отойдите от слушателя. — Все таким же ублюдочно спокойным голосом приказал Шармазанашвили. — Он в порядке и вполне в состоянии говорить нормально. Вести себя тоже.
— Я в порядке…В каком-то херовом, но порядке. — Повторил я за директором,
