отчаяние.
— Ведь жили же прекрасно, и ты давала мне максимум всего, что могла дать. Будь ты официально моей женой, ты не смогла бы дать мне больше. Но мне всегда казалось, что ты избегаешь официального замужества… из-за него. Что ты не отпустила прошлое. Я продолжал ревновать, даже спустя годы. Мне необходимы были доказательства твоих чувств. Видимо, это всё скопилось и в один совсем не прекрасный момент рвануло.
— Я давно не люблю Славу. Иначе просто не смогла бы быть с кем-то другим.
Я размышляла о том, следует ли рассказать Алику о недавней встрече со Славой, но решила, что это событие не имеет абсолютно никакого значения. Тем более, не имеет отношения к нам с Аликом.
— Знаю, — кивнул Алик. — Теперь знаю.
— Потому что сам не смог быть с кем-то другим?
— Да.
— Но ведь смог, Алик!
— Думал, что смогу. Прости. Я тогда был настолько поглощён собственной обидой, что не понимал, какую боль причиняю тебе. Думал, тебе всё равно.
— А мне не всё равно, Алик. И никогда не было всё равно.
Мне удалось совладать с голосом и незаметно вытереть слёзы.
— Я бы, наверно, просто сдох, если бы узнал, что у тебя кто-то появился, — признался Алик.
— А я, как видишь, жива. И ты был бы жив, если бы узнал о том, что у меня кто-то есть. Человек, если разобраться, несёт в себе много ресурсов, о которых даже не подозревает.
— Неужели нельзя ничего исправить? Попытаться ещё раз? — Алик, наконец, повернулся ко мне, заглянул в моё лицо. — Не плачь, пожалуйста! Прости.
Алик аккуратно снял с меня перчатки и взял мои ладони в свои. Сразу стало тепло. С Аликом мне никогда не было холодно. Но я твёрдо решила быть честной до конца.
— Я не знаю, Алик, честно. Не знаю, можно ли исправить. Мне до сих пор очень больно, когда я вспоминаю о том, как ты ушёл летом, оставив меня одну. И ещё больнее, когда я вспоминаю, как ждала тебя в кофейне около мастерской. Не знаю, смогу ли я когда-то избавиться от увиденной тогда картины, или она вечно будет меня преследовать.
— Хорошо, что ты решилась на этот разговор, Алиса. Сам бы я не посмел.
— Знаю.
— И спасибо, что честна́ со мной. Как всегда.
Алик перехватил мои руки так, что они оказались в одной из его ладоней, а второй осторожно провёл по моей щеке, по волосам. Склонился ко мне и коснулся моих губ своими. Я не могла и не хотела говорить "стоп" в данный момент.
Импульс сработал мгновенно, и вот мы уже целуемся отчаянно и торопливо, словно боимся опоздать или мало нацеловаться. Поцелуи смешиваются с нашим прерывающимся дыханием и слишком громкими ударами наших сердец.
Я прихожу в себя первая, делаю попытку освободиться из рук Алика. Он перестаёт целовать меня, но продолжает прижимать к себе. Мы оба тяжело дышим и смотрим друг на друга так, как будто только что увидели.
— Алиса, — кажется, дар речи вернулся к Алику раньше, чем ко мне. — Если ты скажешь, что больше не любишь меня, скажешь, что я не нужен тебе, — я уйду.
— Как уйдёшь? Куда? — шёптом спросила я.
— Очень просто. Выставлю дом на продажу, а сам временно, пока не продам этот и не куплю новый, перееду к родителям. А отели будет курировать Лёха. Я сосредоточусь на мастерской. Не буду больше маячить перед тобой, раздражать тебя и давить, ожидая твоего решения. Ведь ты его уже примешь.
Я внимательно посмотрела в глаза Алика и поняла, что он говорит правду. Так всё и будет.
— Отпусти, — спокойно сказала я.
Алик разжал руки. Я вышла из машины и вскоре скрылась за воротами дома.
* * * * * * * * * *
Интересно, склонность с драматизму и различного рода обставлянтусу — это лично моё оригинальное качество? Или я его всё же унаследовала от кого-то? И если унаследовала, то от кого?
Я не могла просто так взять и сказать Алику, сидя в машине (и пусть даже целуясь с ним), что люблю его, не представляю без него жизни, и он мне очень-очень нужен.
Конечно, я его простила. И не потому, что мы, якобы, не были в отношениях, когда он пытался начать новую жизнь. Ложь и самообман.
Наши отношения не прекращались ни на миг, начиная с того далёкого дня, когда семья Вернер поселилась в нашем доме. Даже тогда, когда мы с Аликом не виделись годами, наша связь не прерывалась. Мы встречались вновь и вновь, и всякий раз как ни в чём не бывало, будто и не расставались.
Так, словно наш разговор прервался на полуслове, и мы продолжили его потом ровно с того места, на котором остановились в прошлый раз.
Разница была лишь в том, что Алик эту связь заметил сразу, в десятилетнем возрасте, а я достаточно долго противилась неизбежному. Но ведь я была бы не я, если бы сдалась сразу, правда?
А Алик любит меня именно такую. Он сам сказал об этом. Я нужна ему такая, какая есть, и он не собирается ни анализировать мою сущность, ни перевоспитывать меня.
Именно эти слова всё и решили. Я смогла, наконец, его простить. Простить так, чтобы никогда впоследствии не вспоминать о предательстве Алика и не упрекать любимого.
Да, я уверена в том, что он меня предал тогда и сделал это сознательно. Но мы оба извлекли уроки из этой ситуации. Алик понял, насколько жестоко и больно он ранил меня, а я, наконец, смогла оценить глубину наших отношений.
Ведь со временем мы привыкаем ко всему, а привыкая, перестаём ценить. В той мере ценить, в какой необходимо. Алик с момента первой встречи был моим, и я привыкла к подобному положению вещей.
Конечно, сначала я боялась его и избегала, потому что в моём детском сознании его образ соответствовал образу хулигана и авантюриста.
Потом я влюбилась в Славу. Но даже когда Алик и Слава подрались, я не смогла заставить себя вызвать милицию, хотя мобильные телефоны тогда уже были в ходу. Я знала, что у Алика, в свете его предыдущей экспериментальной деятельности, могут возникнуть большие неприятности с законом.
Алик тогда казался мне совсем взрослым. Это сейчас мы с ним практически ровесники, а в детстве и в юности три года разницы имеют огромное значение. Симпатия взрослого парня, а потом молодого мужчины, пугала меня и заставляла замирать моё сердце одновременно.
Тогда я мечтала связать свою жизнь
