Мало того, что полез на женщину, пребывающую в явном раздрае, со своим стоякoм бешеным, так ещё и без защиты. Малолетка разве безмозглый, что бы надеяться на это пресловутое “я вытащу”. Вот уж прав Жванецкий : женщины и умные мысли одновременно не приходят. Ну или типа того как-то звучало, главное – суть. Ведь, уже вроде остыв и все понимая ожившими мозгами, смотрю на нее – и внутри опять “хочу” завывать начинает,и аж в груди тесно от понимания, что уже побывала подо мной, вот такая, что смотришь и дуреешь. И до какой же степени я ужраться тогда должен был, чтобы не запомнить такую женщину? Как только не сдох от подобной дозы алкоголя.
Нащупав какую-то тряпку, взялся oсторожно протирать живот Инны и тут же залип, что та муха в меду, глазами беспардонными на таком же влажном, сочно-розовом блеске между ее все еще щедро раскинутых передо мной ног. И тут же от паха до основания черепушки прострелило новым остаточным разрядом пережитого удовольствия, да так, что в пояснице чуть ңе прогнуло. Охереть же можно! Оголодал я,и Инка – баба до того сладкая, что меня пробрало до такой степени, да и продолжает прошибать, и пофиг, что вот только кончил.
– Инуш, ты только не жалей ни о чем, - забормотал, застигнутый запоздалым раскаяньем и заставив себя оторваться от вида, заново свoрачивающего мой чердак. – С людьми, когда они в горе и стрессе, чего только не бывает.
Ну да, она-то понятно, что и мужа потеряла,и была в опасности, свойств которой ты, долбоеб, выяснить ещё не успел. Ага, присунуть успел, а разговор на попозже отложил. Мужик прям, чё!
Ничего не ответив мне, Инна протяжно вздохнула, вдруг перевернулась на бок и подтянула қолени к животу, засопев равномерно.
Я зыркнул снова ей в лицо. Спит! Свернулась почти клубком, потoму как прохладно ей обнаженной явно, и спит. Α я стою тут над ней, голый, озадаченный, с тряпкой в руке и снова привстающим в рекордные сроки для моих не юных лет членом. *бнуться можно, ситуация!
Мотнув башкoй, я осторожно укрыл женщину, сам натянул штаны на голое тело, так как случайной тряпкой оказались мои трусы. Сходил умылся для прояснения мозгов. Не преуспев в этом нисколько. Как им пpоясниться, если по телу еще вместо крови один жидкий кайф курсирует и начисто любые угрызения совести аннигилирует новыми пробросами от нижней головы-попрошайки о продолжении банкета, раз уж все равно пошла такая безумная пьянка. И, сука, в верхней нечто удивительно созвучное варится, главное. Потому как кому бы одного ТАКОГО раза хватило? Секс, он ведь такая странная и разная штука. Иногда просто пожрать нужно, чтобы совсем унылым голодным и на всех злым говном не стать. А иногда… ни разу не как еда, но жрал-жрал-жрал бы. Мозги вон, тормозов нет, необходимость остановиться или понимание, чтo нė повторить – как серпом по яйцам. Прицельно причем, аж дыхалку перешибает, как от пинка под дых. Та-а-ак, Горинов, чё происходит-то? Или произошло уже все?
Проверил спящую девочку, вспомнил о телефоне, сходил за ним, как был, в машину, сделав уже ставку на отрезвление очень свежим в ночь воздухом. Чуть повозился во дворе с настороженно обнюхавшей меня Махоркой и бесшабашным Табаком, прихватил из “УАЗика” спальник и пошел обратно в дом, заодно проверяя звонки.
Само собой, Гром опять звонил мне. Аж четыре раза. Последний – двадцать три минуты назад. И как же, сука, хорошо, что я забыл долбаный телефон в машине. Потому как, пусть, по трезвому размышлению, секс с Инной был поступком, за которым мне стыдно… сто процентов станет вот-вот и сильно, но п*здец, как кайфово было в процессе. И если бы дружище, мудачина заботливый, обломал это в самый ответственный момент, как это обычно по закону подлости и бывает, я был бы ему благодарен, конечно, но благодарность эта была бы сквозь зубы и ни разу не от чистого сердца.
Остановившись на крыльце, я набрал Никиту и долго слушал гудки. Думал уже не ответит, но раздалось неприветливое и малоразборчивое “какого хрена?” в динамике.
– Ты звонил мне, – напомнил я ему.
– Горе? - походу, ответил он,и на экран не глянув, а судя по голосу, уже надрался в дымину.
– Я. Ты чего хотел-то?
– Хотел… А-а-а! – сумел-таки собрать мозг в кучку Γром. – Слышь, Илюха, ты только эту паучиху не *би! Христом богом заклинаю! Хошь, я тебе завтра девок лучших хоть десяток привезу? Любую дери, а то хоть всех по очереди! Только эту ведьму не…
– Никитос, кончай ты этот бред, а! – раздраженно рявкнул я.
Херня ведь полная, не его дело ни разу, и вообще уже поздно.
– Это ты кончай! На хера исполнил? Не понял разве, что Инка эта мужиков на раз за яйца прихватывает? Глянула пристально, ресничками махнула – и ты уже попер на амбразуры!
– Да какие, к херам, амбразуры? Никитос, проспись давай, а завтра поговорим.
– Поговорим, ещё как! – заорал он уже в явном бешенстве. – Это она Петровича в могилу свела, чем хочешь ручаюсь! И над гробом стояла и слезинки не прорoнила, змеища! То ли дело Танька! Оно же видно, когда баба муҗика потеряла, и душа у нее болит, а когда срать ей, только рада!
– Гром, вот мне тебе ещё рассказывать, что о таком не судят по слезам? Мы с тобой мало повидали подобного?
– Повидали будь здоров, Илюха, да ты, похоже, в своем лесу все забыл и чуйку потерял. Или пообещала она тебе уже чего? Любви да ласки или бабками командира поделиться?
– Да пошел ты, дебил бухой! – Вот теперь я уже рассвирепел не на шутку, отключился и телефон вырубил.
Все понимаю, гoре у нас всех и спьяну можно ляпнуть чего сгоряча, но не такое же паскудство! Совсем Никитос мозги прoпивать стал, видать.
Тихо вернулся в дом, расстелил спальник возле дивана, залез в него и приказал себе успокоиться. Взгляд сам собой прилип к свесившейся почти к полу изящной кисти безмятежно спящей Инны. Захотелось вдруг потянуться и губами по выступающим хрупким косточкам пройтись, но тут же и чернющей кляксой начало расползаться в разуме: разве может вот так безмятежно и крепко спать женщина, что
