С хорошими диссидентами, точнее с одним из них, несмотря на бойкот, Руслан решил поговорить. Пообщаться он решил с лидером — если лидеры вообще признавались в такой среде — назовем его просто самым ярким и определённо имеющим влияние среди остальных хиппи — многие кучковались вокруг него и его девушки Олеси. Звали его Антон и жил он, как и подавляющее большинство учащихся, возле школы. В прошлом, кстати, он прекрасно общался с маленьким героем нашего рассказа, несмотря на то, что был на два года старше и учился уже в восьмом классе. Он восхищался Русланом также, как и все. Главное их несогласие до бойкота заключалось, как раз, в процедуре снятия последнего. Антон считал это постыдным — извиняться перед огромной толпой, Руслан — необходимым, иначе не будет страха перед самим бойкотом. На этой почве этот, теперь диссидент, отдалился от него, а затем и сам, скорее всего умышленно, попал в опалу. Теперь он, со своей девушкой Олесей — тоже яркой и влиятельной — был своего рода ядром всех этих возмутителей спокойствия.
Одним золотым осенним днем, почти вечером, Руслан пошёл со школы не в сторону своей остановки, а в направлении дома вышеупомянутого яркого хиппи. Недалеко от подъезда, в котором жил Антон, он увидел кучку весело болтавших школьников, в которых, по приближении, узнал всех известных диссидентов — учеников седьмых и восьмых классов, в том числе и того, кого он искал. Они тоже узнали его и застыли в молчании.
— Приветствую всех, — улыбнулся Руслан, — как ваши делишки?
Вся кучка — а в ней помимо Антона, была его девушка Олеся, друзья Андрей и Ербол и подружки Аня и Тахмина — уставилась на Руслана.
— А как же бойкот? — наконец проговорил главный диссидент, — или ты его отменил?
— Бойкот, к сожалению, действителен — просто сегодня я хотел закрыть на него глаза и пообщаться с вами как в старые добрые времена, — «вообще-то с тобой одним хотел, но раз так совпало… — подумал про себя Руслан».
— Когда ты, со своей командой, не раскидывался бойкотами налево и направо? — спросила с укольчиком Тахмина.
— Что сделано, то сделано. Я разговаривал по этому поводу с ними — вы, конечно, вели себя не как агнецы Божии. Но я признаю, что будь я здесь, я бы со всеми вами пообщался и, может быть, никаких бойкотов и не было бы, — ответил ей маленький вождь. — Я вас всех хорошо знаю. Антон, Андрей, Аня — вам я даже предлагал войти в мой комитет. Олеся — одна из умнейших девчонок нашей второй смены, блестящая ученица. Ербол — спортсмен, насколько я помню, неплохой борец. И ты, Тахмина, смелая, с живым умом. Вы мне все по-своему дороги. И со всеми этими своими нововведениями, установлением порядка в школе, я и не заметил, как мы оказались по разные стороны баррикад.
Для этой шестерки, отвыкшей от общения с Русланом, сейчас было непривычно видеть, как юный шестиклассник рассуждает речами взрослого политика.
— Всё началось, Руслан, когда ты ввёл эти бойкоты, а точнее эти извинения перед публикой, — проговорил Андрей.
— Да и вообще — раньше было веселее в школе. И на уроках, в том числе, — добавила Олеся. — А теперь не пикни.
— Ну нам-то можно теперь — мы всё равно в бойкоте, — заметила Аня.
— Веселье? В этом проблема? — удивился Руслан. — Но школа — это не увеселительное заведение. Веселитесь на переменах, после школы.
— В этом-то вся соль. Мы настолько привыкаем ходить по струнке во время урока, что и на переменах, и после школы, уже не можем избавится от этого серьезного торжественного настроя, — вставил Антон.
— Нам нужна свобода, — сказала Тахмина. — Даже если мы будем делать то же самое — будем прежними, будем тихо сидеть на уроках… в общем делать всё то, что сейчас ты требуешь, но только по своей воле и без принуждения — это будет для нас удовольствие. Я была тихой и прилежной до твоих бойкотов, но я была счастлива и делала это по своей воле. А твои правила вынуждали меня делать то же самое, но по указке. Я не захотела, поэтому и нарушала. Теперь за мной не следят — я в бойкоте.
— У тебя накопилось, я смотрю, — улыбнулся Руслан. — Вот в чём твоя загадка. А то я думал, почему такая тихая и прилежная стала нарушать вплоть до бойкота, а затем резко успокоилась.
— Да, я теперь хорошо себя веду, потому что нечего нарушать, — улыбнулась в ответ черноглазая прелестница. — Я добропорядочная по своей собственной воле.
Она, как и Аня и многие другие, ошибалась, думая, что после бойкота за учащимися уже не следят, и они могут делать всё, что душе угодно. Такое мнение сложилось в школе, вследствие того, что пятеро первых попавших под бойкот — которые были бы на данный момент последними, не будь этого массового вынесения приговоров диссидентам — были в шоке и вскоре сняли с себя этот ярлык, извинившись и не успев побезобразничать. До извинения они успели походить несколько дней отшельниками и со стороны казалось, что они никому не нужны, что за ними уже не наблюдают. На самом же деле, силовая группа не ослабляла надзора, а напротив, ещё пристальнее приглядывалась к таким несчастным хулиганам. Хороших диссидентов пока не трогали по велению Руслана — он хотел решить проблему с ними сам. А Тахмину и вообще трогать было не нужно — она ведь «перестала безобразничать».
— Вы все разделяете её взгляды? — отвернувшись от Тахмины, обратился Руслан к остальным.
— Я разделяю, — выдвинулся вперед крепкий Ербол. — Одно и то же дело для меня приятнее выполнять по собственной воле, чем по принуждению.
Руслан переводил взгляд с одного на другого — все кивали ему на последний вопрос.
— Ещё что? Веселье, свобода? Я так понимаю, свобода — для вас главный вопрос.
— Ты же сам говорил, — начал Антон, — что свобода — это великая ценность, свобода — это то, что позволяет тебе развиваться лучше и быстрее. Это бесценная вещь. Ты, ты сам научил меня многому про свободу, рассказал про все её плюсы.
— Я помню это, — ответил Руслан.
— Но как же ты можешь лишать нас этой свободы: свободы учиться или не учиться, вести себя на уроках хорошо или стоять на ушах, — вскрикнула Аня. — Тем более, все здесь стоящие — я абсолютно уверена в этом — выберут: учиться и хорошо вести себя на уроках.
Хотелось бы заметить, что несмотря на баррикады, как выразился Руслан, с обеих сторон было сильное желание общаться. Особенно со стороны диссидентов. Они понимали, что Руслан — это бриллиант, осознавали, что, общаясь с ним, кое-где споря — они безмерно обогащаются, быстрее растут в своём развитии. И хоть их сознание, при поддержке гордости, запрещало им это на данный момент, их душа и подсознание стремились к этому с трудно преодолимым упорством.
— Вот именно — все здесь стоящие, — спокойно заметил Руслан. — Вы судите по себе, а вы — и сейчас я не приукрашиваю — очень развитые и умные ребята. Вы, дай вам свободу, конечно, будете делать всё правильно — учиться, культурно себя вести. Но это вы — не только старшие представители второй смены, но и одни из самых совершенных и здравомыслящих из них. Сколько вас таких, пятьдесят, шестьдесят? А учеников во второй смене более семисот. За остальных вы поручитесь в этом? Что было до того, как я ввёл дисциплину? Хохот и непослушание во время уроков. Что насчёт успеваемости? Она заметно, весьма заметно улучшилась, благодаря моим нововведениям — вы сами это знаете и не станете отрицать. Значит эта дисциплина — лишение свободы, как вы ее называете, имеет положительный эффект?
