большей уверенностью, чем в случае с Imago Mundi. Его замечание к сообщению об измерениях широты, выполненных Жозе Визиньо во время плавания вдоль западноафриканского побережья, должно датироваться временем после 1485 года, а другой комментарий, содержащий дополнительную ссылку на первооткрывателя мыса Доброй Надежды Бартоломеу Диаша, – по меньшей мере 1488 годом. Кажущиеся убедительными упоминания о замечаниях, сделанных Пием II в так называемом дневнике Колумба о первом трансатлантическом путешествии, позволяют почти с уверенностью утверждать, что его книга была уже хорошо известна Колумбу до 1492 года. По крайней мере, некоторые ее части были свежи в его памяти, когда он совершал последнее путешествие в 1502–1504 годах[148]. Другие сохранившиеся книги с заметками на полях из библиотеки Колумба – «Естественная история» Плиния и «Жизнеописания» Плутарха. Это поздние издания, 1489 и 1491 годов соответственно, но они были доступны Колумбу до того, как он пересек Атлантику. Их влияние на планы Колумба кажется незначительным. Хотя авторы XVI века традиционно отводили Плинию ведущую роль в разработке планов Колумба, есть лишь одно, причем незначительное упоминание о нем в теоретическом плане, и почти все 24 заметки на полях представляют собой попытки перевести итальянский текст на испанский язык. Один комментарий, в котором упоминается Эспаньола, должен был быть написан после 1492 года. Если Колумб самостоятельно проявил интерес к средствам от глазных болезней, то по крайней мере одну заметку можно датировать периодом после 1494 года, когда у него во время исследования Кубы впервые появилось хроническое болезненное состояние глаз. Помимо лекарств, главным образом от камней в желчном пузыре, интересы Колумба в основном обращены на тот же круг предметов, отмеченных им в книге Марко Поло: золото, серебро, жемчуг, янтарь и «многочисленные диковины»[149].
В книге Плутарха, снабженной подробными комментариями, можно выделить больше навязчивых идей, постоянно занимавших Колумба. Из 437 заметок 99 посвящены предсказаниям, предзнаменованиям, а иногда и более мудреным формам гадания, таким как «заклинание демонов» Нумы Помпилия[150]. В данной области Колумб проявляет особый интерес к видениям и обращает особое внимание на «голоса в воздухе». Нетрудно обнаружить здесь свидетельство интереса, который, возможно, был вызван беседами со своими «голосами». Проявив невиданную широту взглядов, Колумб также отметил доводы Диона Кассия[151] против веры в видения. Следующая наиболее ярко представленная тема – обман как инструмент политики: Колумб отмечал каждый случай уловки политика или стратагемы полководца. Капитан, испортивший компас и подделавший вахтенный журнал, мог найти утешение в подобных примерах. Колумб также проявлял исключительный интерес к случаям крайней флегматичности и хладнокровия, особенно к таким героям, как Брут и Манлий Торкват, которые предали смерти своих сыновей, когда того требовал долг. Колумб никогда не проводил явной параллели с ними, но когда на Эспаньоле в 1500 году был вынужден казнить мятежника, он, оправдывая самосуд, заявил, что без колебаний поступил бы так же с собственным сыном в аналогичных обстоятельствах. Он восхищался бесстрастием Перикла, которого ничто не могло довести до слез, кроме страданий его сына. Колумб мог посочувствовать афинянину, потому что тот переживал за своих сыновей, особенно во время возвращения из первого путешествия через Атлантику, когда думал, что никогда их больше не увидит, и во время своего последнего плавания, когда видел страдания и стойкость младшего сына, который сопровождал его. Его заметки также посвящены видам «хорошей смерти» и вообще тому, как умирали герои древности. Некоторые из его навязчивых идей представлены странными заметками: упоминание жены Манлия как пример сильной женщины, постоянный интерес к местонахождению амазонок. Замечания к анекдотам и нравоучительным историям раскрывают некоторые литературные вкусы Колумба: например, ему понравилась история о краже львенка, который съел своего похитителя, или о двух римлянках, которые умерли от удовольствия, или о любви Нумы Помпилия к орлам, или об удивительном хамелеоне, который может принимать любой цвет, кроме белого. Скрупулезность, с которой он отмечал героев, подверженных «невообразимой похоти», заставляет удивляться, что никто до сих пор не написал книгу, утверждающую, что Колумб был геем[152].
Таким образом, хотя трудно, а то и невозможно составить связное представление о познаниях Колумба в географии на основе его круга чтения, можно получить некоторое представление о его вкусах – любитель книг, но не ученый, скорее читатель, причем с невзыскательным вкусом. Ему нравились и сенсационные, и банальные вещи, нравоучительные и непристойные истории. Он выделял примеры, которые перекликались с его опытом или связывались с собственными амбициями. В его заметках эти амбиции проявляются как материальные, по крайней мере в той же степени, что и научные: он интересовался Азией из-за ее «диковин» и богатства, с помощью которого можно продвинуться вверх по социальной лестнице. Его отношение к научным авторитетам представляет собой любопытную смесь раболепия и отрицания. Он собирал орешки полезной информации, как белка, и разгрызал их, как критик. На основании немногочисленных сохранившихся свидетельств возникает соблазн увидеть, как рос его интерес к научным достижениям с течением времени, и предположить, что его чтение сделалось более целенаправленным с 1498 года, когда он стал систематически обращаться к книгам в поисках аргументов для защиты своей карьеры. Но это не обязательно означает, что он не пытался научно обосновать изложение своих идей до 1492 года.
Действительно, к 1492 году Колумб приобрел достаточно книжных знаний, чтобы добавить качества географа-любителя к достижениям опытного мореплавателя. Однако неразрешимые проблемы хронологии не позволяют нам с уверенностью говорить о географических теориях, которые он отстаивал, и об основанном на них проекте. Заметки на полях в книгах – единственное имеющееся у нас свидетельство эволюции идей Колумба до 1492 года, при этом многие, а то и большинство из них, возможно, были написаны позже. Эти заметки подтверждают то, что он планировал плавание через Атлантику, есть также предположение, что он интересовался Азией, но из того, что сообщают нам эти источники, невозможно сказать, когда проект пересечения Атлантики стал соединяться в его голове с поисками Азии. До 1492 года он также подумывал о поисках таинственных Антиподов, а исходя из некоторых свидетельств, он мог бы довольствоваться просто открытием новых островов. Поскольку он колебался с выбором из трех возможных целей, казалось, что его не слишком занимает вопрос, что именно он хочет найти, скорее он полон решимости обнаружить что-то новое, неважно где. С учетом того, что высокое, возможно, даже первоочередное место на шкале амбиций Колумба отводилось повышению социального статуса, легко понять природу колебаний между географическими целями. Возможно, его меньше заботило, куда именно он направляется, чем то, что он получит от этого в социальном плане.
До 1492 года он все еще не посвятил себя чему-то большему, чем поиск «островов и материков», но именно в течение того года сосредоточился, судя по источникам, на надежде найти короткий
