разряд. В работе этот предмет себя показать не успел, но хвалил его продавец очень старательно.
В стенах разрушенного поместья тихо и спокойно. Где здесь искать клад или нечто, что может значительно улучшить наше с Пенелопой финансовое положение? Откуда начинать поиски того не знаю чего?
Успокаивает меня только то, что раз уж маркиз Шервуд – далеко не кладоискатель и охотник за сокровищами – смог найти источник «своего» украденного у сироты богатства, то и мне это должно быть под силу.
– Страшно? Не бойся, я с тобой, – говорю я приглушенно и сжимаю пальчики малышки в своей руке, чувствуя, что Пенелопа замерла на месте.
Оставить Печеньку одну снаружи показалось мне плохим вариантом. Там это чудище иномирное глазами нас чуть ли не сожрать готово. Я про дракона. Хорошо, что привязан, иначе точно бы на зубок попробовал.
Конечно, те драконы, у которых есть всадник, людьми приручены должны быть, но я слышала, что и лошадь может куснуть, а эта клыкастая ящерица тогда и подавно.
Я разглядывая темный коридор и каменную лестницу впереди, когда высокий голосок Пенелопы разрезает мрачную тишину развалин, эхом отскочив от каменных стен.
– Нет…Мам, там дяденька уснул.
Резко, да так, что шея хрустит, поворачиваю голову в ту сторону, куда пальчиком показывает Печенька.
В нише под одной из покосившихся колонн лежит мужчина, не подающий признаков жизни, насколько я могу судить с того расстояния, которое нас разделяет.
– Стой здесь, – говорю я Пенелопе, остановившись в залитом солнечным светом кружочке, показавшемся мне безопасным.
Поместье старое, балки, оставшиеся от крыши ветхие, да и колонны эти грузные крошатся только так; над тем местом, где «задремал» всадник – а кем иначе может быть этот мужчина, кроме как владельцем припаркованного снаружи зверя – дыра в потолке, который по совместительству еще и пол второго этажа.
Осторожно подхожу ближе.
Ну что за напасть!
Надеюсь, чувак, что ты жив, просто без сознания! Мне очень не хочется, чтобы в детских воспоминаниях моей дочери было одно о том, как она обнаружила труп.
Шаг за шагом приближаюсь к телу. Сердце в груди бьется быстро-быстро. Мужчина лежит полубоком, спиной ко мне, под затылком лужица запекшейся крови, а рядом покоится расколовшийся на две части булыжник размером с большой картофельный клубень.
– Эй, – зову я. – Вы слышите?
Нет ответа. Другого я и не ожидала. Странно было бы, если бы он вдруг ответил, тогда обморока бы точно не избежала.
В метре от мужчины опускаюсь на корточки. Ноги ватные.
Я, знаете ли, не каждый день на трупы натыкаюсь. Со мной такое тоже впервые. Что вот мне с ним делать? Лопаты при себе нет, а то будет же лежать, запах и заразу всякую разносить вокруг…
Тихий, еле-еле слышный выдох прерывает поток моих невеселых мыслей.
– Живой! – гора с плеч.
Теперь нужно как-то помощь оказать, раз уж лопата отменяется.
И снова я замираю на месте словно кролик в свете фар. Я не врач, курсы первой медицинской помощи тоже не оказывала, да и лекарства и травы местные, даже будь я медиком по земным меркам, здесь в книжном фэнтези-мире другие.
Можно ли его вообще трогать? Мне кажется, не стоит, потому что боязно еще хуже сделать. Какие тогда варианты? Не бросать же его помирать?! Но и помощи от меня нет.
Задираю голову наверх.
Это не молитва богине Анастасии, не поймите неправильно. Я разглядываю потолок. Он же пол этажа над этой часть когда-то бывшего холлом пространства, здесь, в нише под когда-то стоявшей прямо и гордо колонной, разрушен не до конца, дыра сверху постепенно расширяется, что и произошло недавно, и стало причиной незавидного состояния этого мужчины.
А виновник – свалившийся сверху камень из разрушенной временем и природой кладки.
Как вообще человек после такой раны, пролежав сколько – три, четыре дня – все еще жив? Я не врач, но звучит как-то нереально. Без сознания, без пищи и воды, абсолютно беспомощный, и суметь протянуть так долго? Это днем в горах еще тепло, но ночью же холодно, а уж говорить о том, что лежит он на ледяной плитке и вовсе нет смысла.
– Что же нам с тобой делать, добрый человек?
Чудо и то, что все обошлось одним камнем. Пока он тут лежал, его могло водопадом булыжников знатно так накрыть сверху. Вся эта конструкция над нашими головами на одном честном слове и держится, колонна же приказала себе долгую жизнь.
Переместить тело жизненно важно. И лучше мне попытаться сделать хоть что-то, чем бояться навредить и не делать ничего, пока человеку грозит опасность быть похороненным под грудой камней.
Любая моя помощь лучше, чем вообще никакой, прихожу я безапелляционному выводу.
На горизонте не маячит спасательный отряд. Это на земле до приезда скорой говорят, что лучше не трогать пострадавшего, если ты не врач, чтобы не сделать хуже, особенно если травма связана с повреждениями головы или спины, задеты нервы и прочее. Но нам в этой глуши помощи и прибытия лекарей ждать неоткуда.
Выбор такой у незнакомца: смерть или жалкий шанс на спасение, обеспечиваемое моими усилиями.
Осторожно, опасаясь, что вибрация от движений может вызвать продолжения разрушения потолка, я подползаю к раненому и переворачиваю его на спину.
Какой же он бледный. Брови сведены к переносице, губы синие, вдоль лба, вниз по виску и уху тянутся багровые дорожки крови.
Всадник болезненно выдыхает, когда его положение меняется. Он еще цепляется за жизнь, продолжает бороться. И мне нужно поднапрячь хилые мышцы, чтобы увеличить его шансы оклематься с нуля до парочки процентов.
Так, теперь сложнее.
Хватаю мужчину за плечи, приподнимаю, чтобы его травмированная голова оказалась у меня на бедре, и пытаюсь ползти по полу филейной частью, спиной вперед туда, где на островке безопасности меня ждет встревоженная Печенька.
Минут через пятнадцать вытираю со лба пот. Эвакуировались благополучно, сверху в нас ничего не прилетело, что не может не радовать.
Приподнимаю корпус пациента и перекладываю его осторожно на растрескавшуюся плитку под заглядывающими вовнутрь солнечными лучами так, чтобы травмированный участок затылка не соприкасался с полом. Рукавом плотной рубахи вытираю со своего лба капли пота.
Вот же тяжелый! Но не время еще для радости.
– Дядя спит так же, как и мама…– поднимаю голову, у возвышающейся сейчас над сидящей мной Печеньки в глаз стоят слезы.
Маленькая моя, снова напугалась.
Обнимаю, прижимая девочку к себе крепко-крепко.
– Все хорошо. Маме тогда снился нехороший
