от истины, когда через час в темноте меня подхватили с пола сильные руки и буквально завалили на мягкую постель.
Мгновение, и я оказалась прижата к мужскому горячему телу, а на ухо мне пробормотали.
— Повыпендривалась — и хватит. Спи, Митина. Нечего мне тут свой характер показывать.
Я рванулась, но бесполезно — Громов держал меня крепко.
— Ты меня разве не слышала? — его дыхание обдало жаром моё ухо, послав по всему телу странную дрожь. — Спи, говорю. Я же сказал, не трону.
Мне следовало бы знать, что Громову нельзя доверять.
Но я поверила его последней фразе.
Я зря это сделала.
Громов солгал.
Глава 22
— Мне неудобно.
— Что?
— Неудобно, говорю.
— Что тебе неудобно? Постель жестковата, принцесса на горошине?
Я попыталась убедить своё упрямое тело выйти из паралича, вызванного столь резкой сменой места дислокации, но тело успешно сопротивлялось. Дышать могла, и на том спасибо.
Громов лежал слишком близко. Руки он от меня убрал, но я вот просто каждой своей напряжённой до предела клеточкой чувствовала его присутствие, пусть он меня и не касался.
Поэтому сделала очевидную ошибку — попыталась хотя бы на миллиметр сдвинуться влево, к краю постели.
Поплатилась.
Громов перекатился на бок, и поперёк моей талии легла тяжеленая мужская рука, по ощущениям, буквально вдавившая меня в матрас.
— Митина, ты русский язык понимать разучилась?
— Да что ты ко мне пристал? — зашипела я в темноту, задыхаясь от возросшего ощущения близости.
От мощного мужского тела шёл жар, игнорировать который не представлялось возможным. А ещё от него очень приятно, пусть и едва слышно, пахло чем-то терпковато-цитрусовым — должно быть, гелем для душа или шампунем.
— Поверь мне, если бы я начал к тебе приставать, ты бы уже стонала от удовольствия, а не шипела на меня, как рассерженная кошка.
В голове у меня промелькнула безумная картина — наши тела сплелись в жарких объятиях, и я с большим энтузиазмом отзываюсь на его «приставания».
Ма-а-амочки, это ещё что такое…
Кажется, собственная фантазия напугала меня куда сильнее, чем угроза лежавшего рядом искусителя. Я дёрнулась, и рука на моей талии заметно потяжелела.
— Слушай, что ты дёрганная такая?
Громов выдержал паузу и добавил уже совершенно иным тоном:
— Или распереживалась, что и впрямь устоять не сумеешь?
— Помечтай, извращенец! — я таки удосужилась отодрать его руку от своей талии и почти успела доползи до края постели.
Но, кажется, у Громова сегодня случилось обострение упрямства и самодурства. Он поймал меня на краю и одним рывком, который ничего ему по силам не стоил, буквально впечатал меня в своё тело.
— Послушай меня, — его дыхание обожгло моё ухо, заставив судорожно втянуть в себя воздух, — если ты сейчас же не прекратишь свои попытки сбежать, я выберу особый способ принуждения. Вот тогда и поговорим про извращенцев.
Я побоялась уточнять, что конкретно мой мучитель подразумевал под особым способом. Рот мне надёжно закрыло одно шокирующее обстоятельство — чуть пониже спины в меня упиралось явное свидетельство того, какой именно эффект на Громова производит это постельное противостояние.
Я таращилась в темноту, пытаясь как-то переварить это неожиданное открытие. Ему нравилось, когда ему сопротивлялись? Он… он любил, чтобы пожёстче?..
Тут же вспомнилась его подружка Илона.
Не похоже, чтобы она сопротивлялась. И непохоже, чтобы его это расстраивало.
Так почему тогда…
Тут моя мысль безнадёжно выскальзывала из фокуса, а я старательно делала вид, что попросту не замечаю того, что заметила.
— Ты же… ты сам мне сказал, что в постель меня не пустишь, — пошла я на отчаянные меры.
— Не собирался. Но я недооценил высокий уровень твоего ослиного упрямства, — пробасил он мне на ухо, заставляя мою кожу в тысячный раз укрыться мурашками. — Если ты схватишь простуду или почки себе отморозишь, меня потом обвинишь. Не свою же упёртость.
— Кто бы говорил об упёртости! — я пыталась отвлечь своё внимание от терзавших меня ощущений. — Нам совершенно необязательно было устраивать этот безобразный, унизительный цирк с общей спальней! При желании можно было бы придумать какой-нибудь обходной манёвр.
— Слушай, ты думаешь, мне сейчас больше делать нечего, как биться над стратегией обведения вокруг пальца этого Лисицына? У меня других забот полон рот! Мне о тысяче дел в день подумать нужно, и выстраивать хитроумные схемы по одурачиванию человека из «Фонда» попросту некогда, ты меня поняла?
Его пальцы прихватили мою талию посильнее, и это заставило меня буркнуть:
— Поняла.
— Сомневаюсь, — его пальцы будто не могли угомониться. — Я действую максимально простым и надёжным способом. Лисицын хочет разнюхать, спим ли мы вместе? Так вот пусть знает, что спим. Это ясно?
Я едва не упустила из внимания его вопрос, потому что отвлеклась на медленно разливавшийся внизу живота тягучий жар. Вместе с ним в меня капля по капле просачивалась настоящая паника.
Я не должна всего этого ощущать. Нельзя, Алина, нельзя!
— Ясно. Ясно. Да.
— Удивительная сговорчивость, — проворчал он, чуть отстранившись. — А то ещё немного, и я начну подозревать, что тебе в суицидальном порыве стало вдруг наплевать на конспирацию.
— Я не об этом, — процедила я сквозь зубы. — Но можно же было сюда кушетку какую-нибудь принести. На крайний случай, что-нибудь раскладное.
Я бы всё сейчас отдала, чтобы сбежать от него хоть куда-нибудь.
— И обрекать одного из нас на подобные неудобства каждую ночь?
Из моих лёгких будто весь кислород разом вышибло:
— Ч-что значит, каждую ночь?..
Громов помолчал, прежде чем изумлённо спросить:
— Митина, ты что, сразу-то не догнала?
— Чего не догнала? — моё сердце катилось куда-то вниз.
— Мы спим вместе, пока Лисицын от нас не съедет, — тон Громова не терпел возражений. — Рисковать я не намерен. Поэтому молись, Митина, чтобы он съехал от нас побыстрее.
Его губы снова приблизились к моему многострадальному уху:
— Но если этот инспектор совсем обнаглеет и задержится тут на несколько месяцев… что ж, эти несколько месяцев мы проведём в одной постели.
Глава 23
— Не… несколько месяцев? — просипела я, принявшись лихорадочно ёрзать в отчаянных попытках выбраться-таки из его медвежьей хватки.
Да что он вцепился-то в меня, как утопающий в спасательный круг? Он же терпеть меня не может!
— Несколько месяцев, — преспокойно повторил Громов, не обращая ровным счётом никакого внимания на мои активности. — Митина, я уже всё тебе объяснил. Ну не строй ты из себя невменяемую с проблемами слуха.
— Несколько месяцев спать с тобой в одной постели только из страха, что Лисицын примется под дверью подслушивать и в замочные скважины подглядывать? — не унималась я.
