этой скульптуре, я немного теряю голову. Идём к шефу?
Я попросил минуту, чтобы забежать к себе и взять блокнот с рисунками. Ещё в первый день моей работы Феоктист Эдуардович просил меня показывать свои наброски. Не с целью запрета или советов, а исключительно в заботе о творческом росте сотрудников музея.
Мне не жалко, пусть смотрит. Тем более что он действительно ни разу ничего у меня не критиковал и не лез с поучениями. Я же не для выставки рисую. Хотя если посмотреть современные тенденции развития изобразительного искусства, то умение именно рисовать художнику не нужно от слова «вообще»! Достаточно иметь хорошего продюсера или рекламного менеджера.
Но когда я вышел из своей комнаты, то Германа в коридоре не было. Зато мне почудился запах навоза и конского пота. Я повернул голову и ахнул:
– Sina era est studio[7]. Но что это?!
В дальнем углу коридора, пригнув голову, стоял кентавр. Нижняя часть тела примерно как у андалузской породы, а верхняя – мускулистый парень, лет двадцати пяти – тридцати, с длинными спутанными кудряшками, рыжей бородой и горящими глазами. Он нервно переступал копытами, ловя носом какие-то далёкие ароматы, и тут из своей комнатки вышла Светлана. На ней был полупрозрачный, ничего не скрывающий пеньюар.
– Александр, вы не заняты? Я хотела поговорить о…
Большего она сказать не успела, потому что кентавр заорал: «Са-би-нян-ка-а!», взмесил передними копытами воздух и бросился в атаку. Я попытался храбро преградить ему путь, но был сметён, словно картонный солдатик. Больно до жути, а уж как обидно, вы себе не представляете, поймаю – убью!
Хохочущий кентавр на скаку подхватил нашу специалистку по чёрнофигурной и краснофигурной росписи, направляясь в сад. Гребнева картинно хлестала его по щекам и визжала, как тормоза. Но уже на самом пороге негодяй чуть не присел на круп: его перехватила за хвост железная рука Германа. А он такой, он шутить не любит.
Но как оказалось, и кентавр тоже. Один удар тяжёлым задним копытом – и здоровяка Земнова снесло в его же комнату. Так вот именно в этот пиковый момент на пути получеловека-полулошади встал тощий дрыщ с пузиком, всклокоченной бородкой и холщовой сумкой через плечо. Диню штормило, то есть он качался в произвольном ритме справа налево и взад-вперёд.
– Ты щё?! Щё творишь, я… тя… спр… пр… шиваю? Ты обр… обр… обр?!.
– Оборзевший? – подсказал я.
– Тощно, сп-сиба, бро! Пшёл ты вон, скотиняка-а непарнокопытная ф… в… ф стойло!
Он достал из сумки большую амфору литра на три и кинул кентавру. Тот мигом выпустил из рук девушку ради более желанной добычи. Поймал амфору на лету и, звонко цокая копытцами, ускакал в коридорную даль. Похоже, ничего большего ему и нужно не было. Действительно, на фига мужику баба, когда есть винишко?
Минутой позже мы все четверо стояли в саду, тяжело дыша и не смея смотреть друг другу в глаза. Что тут у нас происходит? Откуда взялся кентавр? И не надо мне говорить, что это был обычный всадник, а остальное просто показалось. Я не пьяный и не укуренный, я всё видел.
– Никто ничего не хочет рассказать?
– Мы не хотим, – тихо ответил Герман.
– То есть если и хотим, то уже всё рассказали, – также едва слышно поддержала его Светлана. – Если вас что-то не устраивает в коллективе или работе, вы всегда можете уволиться. У нас редко кто-то задерживается больше недели…
– Зема, они чаще сбегают ещё быстрее, но двое или трое таки умерли, – совершенно трезвым голосом припомнил Денисыч. – А ты держишься, за что наш респект и уважуха!
– Так что там по поводу кентавра? – напомнил я.
– Голограмма, – едва ли не хором ответили они все.
– Это Мила Эдуардовна придумала? Новые технологии на службе старого музея, современные течения, интерактивные экспозиции, полное погружение в эпоху, ожившие мифы, типа так?
– Точно, – столь же дружно согласились все.
Больше говорить было не о чем. Если и теперь у меня оставались вопросы, то только к директору нашего ЧВК «Херсонес». О чём я и объявил во всеуслышание. Мне пожелали удачи una voce, что значит «единогласно»…
– Нам необходимо быть впереди него хотя бы на шаг. Лучше на два. Нет, на три!
– Он бог, мы не сможем обманывать его долго.
– Какой бог, о чём ты, дорогой? В смысле о ком?
– Я об их новом сотруднике.
– Александре Грине? Но что в нём божественного?
– Он слишком много знает, и ему нереально везёт!
– Это случайность, но да, он приносит нам ряд проблем.
– Соглашусь, милая. Хотя на вид совершенно невзрачный человечишко.
– Да, он скучен, глуп, доверчив, некрасив, невзрачен, типическое лицо, не герой…
– Продолжай?
– Он болтлив, много мнит о себе, плохо рисует, не умеет пить, ест что попало…
– Ещё?
– Высокомерен, фамильярен, строит из себя дурака, но себе на уме, храпит во сне…
– Довольно!
– Не поняла? Ты затыкаешь мне рот, милый?
– А ты слишком много о нём думаешь.
– Ой, ой, ой… мы опять ревнуем?!
– А ты не даёшь повода?
– Даю! Везде и всегда! Разумная доза здоровой ревности приятна любой женщине.
– Ах вот как? Тогда я не ревную тебя.
– Неправда.
– Правда.
– Вот ты сейчас специально это сказал, чтобы меня позлить?
– Разумеется. Ты так возбуждаешь, когда злишься.
– Гад, подлец, ненавижу!
– Да-а-а…
…Я дошёл сам: считалочка, помогающая сотрудникам музея ориентироваться в лабиринте, работала безотказно, хотя и совершенно непонятно как. Вот только кабинет был заперт и на мой стук в дверь никто не ответил. Зато в конце коридора промелькнул знакомый белый пиджак. Пришлось догонять.
– Феоктист Эдуардович, подождите!
Ага, как же… Так он меня и послушал. Мне пришлось идти за ним быстрым шагом, двигать вприпрыжку, а потом практически бежать, но он всё равно опережал меня на пару десятков шагов. Лысеющий толстячок, явно не первой молодости, старше меня лет на двадцать как минимум, тем не менее легко, без спешки шёл по своим делам, а я, как ни старался, не мог его догнать. Что происходит-то?
Коридор незаметно вывел меня в полуподвальное помещение. То есть вот только что я бежал по паркетному полу, как вдруг под ногами оказался аккуратно уложенный кирпич, а потом и вовсе утоптанная глинобитная дорога с периодическими вкраплениями отполированного чёрного камня. Куда на этом моменте исчез наш шеф – неизвестно, но в лицо вдруг ударил запах морской воды и передо мной открылась интересная картина.
– Это шутка?
Непохоже. Но и всерьёз относиться ко всему увиденному тоже было невозможно. Итак,
