я был должен Адаму за вчерашнее спасение. Агата, поджидавшая на библиотечном крыльце с видом прокисшего салата, с ходу раскусила моё ребячество.
– Шивон для тебя пропала. Можешь о ней забыть.
– Разве? Ещё вчера ты меня покупала.
– Считай, что сделка не состоялась.
– Тогда мне следует вернуть аванс. Обед за мой счёт.
Агата драматично хмурилась.
– Брось, вчера мы не так уж чтобы много времени провели вместе. Нельзя узнать человека, не отобедав с ним.
Врал я паршиво.
– Когда бог создавал время, он создал его достаточно. Так у них в Ирландии говорят, – изрекла Агата и тяжко вздохнула. – Этой лисоньке вчера всего хватило.
– Подсунула сестре другого? Преклоняюсь перед вашим проворством, миссис Беннет[57]!
– Я в бешенстве! Глядите, блузку задом наперёд надела, так летела за ними!
Летела, да не на пределе – вон, бюстгальтер-то успела нацепить.
– И? – говорю. – Догнала?
– Да куда там! Он в такую рань явился, врасплох застал! Пригласил на прогулку Шивон, а я не готова была, понимаете? Нужно было волосы причесать, божью тварь покормить. Шивон, узнала я, не расчёсывает волосы гребнем. Выпорхнула с этим хлюстом растрёпанная, как мотылёк на пламя. Я их искала везде!
– И в лесу?
Агата покачала головой.
– Я её предупреждала – в лес ни ногой!
– Ну, так она и пошла туда, где ты нашаривать не станешь.
– Не слушай его, – сказал Адам с привычной своей флегмой. – Эти паломники всегда нам портили жизни.
– А как же поэты и «безумству храбрых…» и всё такое прочее? Да если бы не мы, вам, грамотеям, не из чего библиотеки собирать было бы.
– О каком безумстве ты говоришь, Макс? Ей Тео, помнишь, чего наобещал? – вскипела Агата. – Я говорила, она не искушена. Поверила первому в жизни проходимцу!
– Иллюзии и надежды твоей сестры рано или поздно обратятся в дым. Не Тео, так будет ещё кто-то. Я считаю, обжигаться нужно, и чем раньше, тем лучше. Режь пуповину.
– Нужно. Только побег всё ещё на твоей совести, – уличил меня Адам в побеге свиней в посев.
Два часа спустя я вернулся в Роданфорд с поганым настроением и пустотой в желудке, убедившись, что искать в лесу молодую пару – глупость не меньшая, чем пытаться помочиться на луну. В начале второго тайма, когда ботаники безуспешно развивали down the middle[58], к нам присоединился Тео. Перекинулся парой слов с Гарри, тот довольно оскалился. Мне всё это не нравилось.
В душевой после игры не нравиться стало сильнее. Тео принимал ставки по фунту.
– А деньги, – объявил он, – пойдут на благотворительность. Моему другу Джо я куплю здоровенный кусок сала – пятки мазать!
Шелест воды разбавлялся привычным гоготом.
Я спросил у Питера, на что спорили.
– Что до выходных ваша подруга ирландская к Тео в койку прыгнет.
– Мм… Вон оно что.
– Я боб дал, что не прыгнет, – улыбнулся Питер.
– Очень благородно с твоей стороны.
Добравшись до вещей, я достал из кармана брюк коробочку с павлином и подошёл к Тео.
– Держи. Вместо фунта.
Тео взглянул на упаковку.
– Тотализатор только деньги принимает.
– Не хочу потом брать твои деньги. Просто вернёшь резину в понедельник, – говорю. – За ненадобностью.
Кто-то из парней свистнул.
Мы сверлили друг друга глазами, у обоих с лохм капала вода. Тео держался напряжённо с дебильной своей ухмылкой, но в итоге расслабился.
– Гарфилд, с тобой шутки плохи. Давай своих павлинов.
Я сунул коробок в шакалью пятерню и сказал:
– Вначале дорасти до них.
Улыбка на лице Тео сменилась гримасой ненависти. Сыпались комментарии под общее гиканье. С окаменевшим лицом я вернулся к своему шкафчику.
Репетиция спектакля была уже через полчаса. Перед павильоном Поттегрю, натужно кряхтя, тащил здоровенную торбу на спине.
– В долг от колледжа Святого Аугуста, – пояснил он. – Костюмы, реквизит. Спасибо Дарту, что договорился. Теперь хоть с этим мороки не будет. Грузчик свалил пакеты прямо на гравий перед воротами, улетел, даже не предложив помощь. Сгоняйте, а то чувствую, в спине скоро грыжа появится.
Мы помогли с переноской в несколько заходов.
Пакеты мы вывернули прямо на сцену. Среди кучи тряпья – картонные доспехи для армии императора Диоклетиана, туники для бедуинов, рясы для монахов, ковры и простыни для антуража. Всё это мы развесили на вешалках, затем улеглись на расстеленные ковры, чтобы повторять текст.
Святой Аугуст, то есть, конечно, колледж его имени, похоже, относился к делу куда более детально, чем мы.
В процессе обнаружилось, что Себастьяна не к чему привязывать.
– Нужен столб.
– Столба нет.
– Можно к шекспировской колонне примотать.
Её ещё не убирали, как и остальное от «Сна в летнюю ночь».
– В идеале, конечно бы, дерево, – хмурился Поттегрю. – Но у нас нет времени его сооружать.
– Может, крест? – предложил монах Робин.
– Крест?
– Для распятия. Будет драматично.
– Меня не распяли, забыл? – сказал Питер.
– Это идея, – согласился Поттегрю. – Можно поискать старый крест в церкви.
Прогнав чудовищно замороченный текст, мы стали примерять костюмы.
– Нелепость театра в том, что, в отличие от книг, он не оставляет ничего воображению, – слова правды, озвученные на днях Агатой, барышней в искреннем платье без нижнего белья.
Тео органично влился в образ злодея, парадное императорское платье в золотых узорах как нельзя лучше подходило его величеству. Ещё убедительнее смотрелся мученик Питер в одной повязке на бёдрах. Глядя на здоровый цвет его кожи и сияющий взгляд, казалось, будто смотришь на одну из тех картин, где святых изображают с акцентированным золотым свечением.
Адамова внешность всегда сулила надвигающиеся поучения, так что его костюм проповедника здесь ни при чём.
Не знаю, с кем ассоциировался мой герой. В напяленных лохмотьях я, должно быть, немногим от массовки отличался. Даже сказал бы, что мою индивидуальность этим отрепьем злостно украли.
А если честно, вид у всех был нелепый, только Питеру его нагота шла по всем канонам, и выглядел он по-настоящему красиво, даже трогательно.
К вечеру мы все вымотались, как ломовые лошади, еле плелись и с ног валились. Усталость была ко времени, думал я, глядя на бессилие Тео. И всё же глаз я так и не сомкнул, как перед экзаменом. Было ощущение чего-то гнетущего, какой-то зябкости, словно мозги остывшей кровью наполнились.
Луна из-за облаков светила в открытое окно тускло и холодно. Я лежал и не признавался, что тревожно мне было будь здоров. Когда выходные? Через четыре дня. Четыре дня и четыре таких же ещё ночи.
Глава 10
Нападение кальмара
Утром на занятиях все клевали носом.
Преподаватель латыни мистер Треверс выдавливал из меня по
